Вознесение Габриеля

Да, в его голове. Он был прав, говоря, что никогда не забудет ощущений, появившихся у него, когда он впервые смотрел на ее нагое тело; не забудет ее глаз, стыдливо опущенных вниз, и ее щек, покрасневших от его возбужденного прикосновения.

Габриель вспоминал, как склонялся над нею, глядя в ее глубокие темные глаза, как она трепетала под ним, как тяжело дышала, раскрыв рубиновые губы, и как распахнулись ее глаза, когда он в нее вошел.

Она вздрогнула. Габриель почему-то помнил все моменты, когда он заставлял ее вздрагивать. А их было много: когда он стыдил ее за бедность, когда впервые нес на кровать, когда прятал свои пальцы у нее в волосах, а она умоляла только не пригибать ей голову. И еще — когда он признался, что согласился пойти на разрыв с нею…

Сколько же раз за ее короткую жизнь он успел причинить ей боль?

Габриель терзал себя, слушая голосовые сообщения, оставленные ею. Он не ответил ни на одно из них. Сообщения становились все более настойчивыми и отчаянными… пока вообще не прекратились. Он был не вправе ее винить. Он понимал: его сообщения ничего ей не объяснят. Объяснение он уместил в одну строчку единственного электронного письма, отправленного ей. Габриель снова открыл это письмо, представляя ее реакцию.

Не пытайтесь контактировать со мной. Все кончено.

С наилучшими пожеланиями,

профессор Габриель О. Эмерсон,

адъюнкт-профессор

кафедры итальянского языка и литературы

Центра медиевистики Торонтского университета

Послышался горький смех, и эхо послушно его повторило. Габриель вдруг понял, что смеется он сам. Такому сообщению она поверит, а другим вряд ли поверила бы. Он ее потерял. Какая надежда ему остается теперь, без нее?

Габриель вспомнил их разговор о романе «Суровое милосердие» — любимой книге Грейс. Из содержания явствовало, что главные герои превратили свою любовь в идола, которому поклонялись и тем самым разрушали себя. Габриель знал: то же сделал и он в отношении Джулианны. Он поклонялся ей, ее существу, уверенный, что обрел в ней свет, способный сиять в потемках его души.

Но он достаточно любил ее, чтобы покинуть и тем самым спасти ее будущее. Покинув же, с отчаянием понял, какой опасный шаг совершил. Больше ему уже никогда не обрести ее любви. Это был горчайший зигзаг судьбы, поскольку любовь к его Беатриче как раз и стала причиной его разрыва с нею.

А как в этой ситуации поведет себя Пол? Наверняка воспользуется возможностью утешить Джулию. И куда заведет подобное утешение…

Габриелю была невыносима мысль о возможной неверности Джулии. Однако по ее посланиям он понимал: она думает, что между ними все кончено. Полу достаточно подставить плечо, на которое она сможет склонить голову, и этот увалень снова вернется в ее жизнь, жилище и мысли.

«Трахатель ангелов».

Единственное утешение, если это можно назвать утешением, Габриель находил, терзая себя музыкой и поэзией. Он нажал кнопку, и номер наполнился голосом Стинга, вновь рассказывающего историю Давида и Батшебы. Музыка кружилась в пространстве комнаты. Габриель глядел на строчки Данте — поэтическое размышление о смерти Беатриче, — и его сердце находило созвучие со словами из «Новой жизни».

Не может сердце, чуждое святыне,
Хоть что-либо о ней вообразить,
Умильным даром слез не обладает.
Но тот изнемогает
В рыданьях, утончая жизни нить,
И утешенья в горести не знает,
Кто видел, как земным она явилась
И как на небесах пресуществилась.
Я изнемог от тяжких воздыханий,
И в отягченной памяти встает
Та, что глубоко сердце поразила
Мое. Я думаю о смерти ранней,
Она одна надежду мне дает,
Она мой бледный лик преобразила.
Когда фантазии жестокой сила
Меня охватывает, мук кольцо
Сжимается, невольно я рыдаю,
Мне близких покидаю,
Стремясь сокрыть смущенное лицо.
И к Беатриче, весь в слезах, взываю:
«Ты умерла? Ты позабыла землю!»
И благостному утешенью внемлю.[24]

Габриель закрыл компьютерный файл и слегка провел пальцем по фотографии прекрасной женщины, служащей фоном его рабочего стола. Через несколько дней он уведомит кафедру о своем уходе, но сделает это один, и рядом не будет Беатриче, способной его утешить. А без нее он, возможно, не устоит перед искушением вернуться к прежним способам, помогавшим ему притуплять боль.