Вознесение

Оживленно переговариваясь, в комнату входят Кристин Йонсдоттир и Фрейзер Мелвиль.

— Что Хэриш? Согласен? — спрашивает Нед.

Парочка переглядывается и принимает совместное решение.

— Более или менее. Давайте сначала введем Габриэль в курс дела, — говорит физик.

Он и Кристин Йонсдоттир усаживаются по обе стороны от меня: он — на край шезлонга, она — на стул слева. Попав в оцепление, впариваюсь взглядом в импровизированный экран и впервые рассматриваю вышки как следует.

— Какой у них… героический вид.

— Именно, — откликается физик, как будто я, сама того не зная, угадала ответ на некий тайный вопрос. — Олицетворение людского гения. Сколько в них амбиций, сколько надежды… — Эта реплика звучит почти как начало одной из дискуссий, которые мы вели в те времена, когда еще разговаривали друг с другом. — Пока Бетани не подбросит нам еще какую-нибудь зацепку, мы вынуждены исходить из того, что любая из этой четверки может оказаться той, которая нам нужна. И если подводная трещина из ее видения…

Скользнув вдоль края шезлонга, физик придвигается ко мне. Отклоняюсь в сторону, но он все равно сидит так близко, что я чувствую тепло его тела.

— Так вот что там нарисовано? — спрашиваю я. В голове царит полный сумбур, но я должна во что бы то ни стало сохранять обычный тон — хотя бы из гордости. — Трещина?

Разлом и точка вспышки, — говорит Кристин Йонсдоттир. — Чтобы высвободить вмороженный в дно метан, там, скорее всего, пробурили горизонтальную скважину и спровоцировали перепад давления. Однако, если они где-то просчитались и ускорили уже начавшийся процесс, давление начнет расти. Когда оно достигнет критической точки, есть риск самопроизвольного выделения огромной массы замерзшего метана — много больше, чем они рассчитывали.

Пока она говорит, Фрейзер Мелвиль пытается встретиться со мной взглядом. Но я не поддаюсь. Интересно, рассказала ему Кристин о моем враждебном к ней отношении или сочла, что другие вопросы — звонок Хэришу Модаку, например, — гораздо важнее?

Нед подхватывает:

— Дестабилизация осадочных пород вызовет подводный оползень, который может привести к высвобождению всего метанового залежа. Этот процесс, в свою очередь, сдвинет огромные пласты грунта над и рядом с гидратным полем. Цепная реакция затронет всю территорию — а в случае любого из наших месторождений это тысячи квадратных километров. Результат — гигантское цунами, которое дестабилизирует соседние пласты донных отложений и вызовет очередные гигантские оползни.

Будучи учеными, каждый из этих троих способен без труда представить всю разветвленную схему последствий. В моей же голове возникает совсем другая картина — огромное, величественное полотно маслом в стиле Тернера: вздымающиеся волны, клубящиеся бледно-перламутровые облака воды и пара, которые густеют и становятся сначала розовыми, потом оранжевыми, а потом кроваво-алыми — в тот момент, когда бурлящая, пузырящаяся пена вспыхивает огнем, а на переднем плане рушатся в столкновении стихий спичечные перекладины вышки.

Бесполезная, если не считать эстетического удовольствия, картина.

Ясно одно: полученные сведения укладываются в моей голове как-то неправильно.

Что, по всей вероятности, приведет к новым оползням и новым цунами, — продолжает Нед. — А значит — к дальнейшему разрушению метанового слоя. По парниковому эффекту метан в десять раз превосходит углекислый газ. Если весь этот кошмар начнет расти и расползаться, нам грозит глобальное потепление такого масштаба, какой нам и не снился. Температура взлетит по всей планете. В свое время этот сценарий называли «гипотезой о метан-гидратном ружье» — когда он был всего лишь гипотезой.

Физик внимательно следит за моим лицом, как будто пытается определить, какая часть услышанного оседает в моей голове. Небольшая.

— В прошлый раз — по меркам геологии — весь процесс занял не дольше, чем щелчок выключателя, — добавляет он.

Теперь на меня смотрит вся троица.

— Мы должны сделать все, чтобы люди узнали об опасности, — говорит Кристин Йонсдоттир. — Целые побережья уйдут под воду. И не только ближайшие. Из-за эффекта домино процесс очень быстро охватит всю планету. — И, моргнув, добавляет: — У скандинавов это называется «Рагнарек».

— Хаос, — объясняет физик. — Их версия ада.

Мое сердце съеживается, превратившись в крохотный твердый комок. Чего он от меня ждет — одобрения? Нед щелкает кнопкой, и на экране высвечивается следующая картинка — медленно вращающийся земной шар. С каждым оборотом с ним происходят причудливые метаморфозы.

— В прошлый раз растаяли ледники, и наводнения затопили огромные территории. Многие виды вымерли. На этот раз, где бы ни начался процесс — в Сибири, в Индонезии, во Флориде или в Северном море, — катастрофа затронет не только близлежащие регионы. В одночасье нагреется вся планета. Представь себе бедствие, подобных которому человечество еще не видело.

Не могу. Даже теперь, когда у меня перед глазами вращается Земля, на поверхности которой белые, голубые и зеленые пятна безостановочно меняют форму и сливаются друг с другом будто гигантские куски пластилина.