Понятие сифилиса, которое рассматривается здесь в связи с реакцией Вассермана, связано также с рядом других понятий. Если сравнивать различные ранее названные определения сифилиса как (1) кары за греховное сладострастие; (2) эмпирико-терапевтическое понятие, связывающее сифилис с применением ртути;-(3) экспериментально-патологическое, по-разному трактуемое унитаристами, дуалистами, сторонниками теории идентичности и др. — исключительно по их формальной структуре, независимо от их культурно-исторической обусловленности, могло бы возникнуть впечатление, что спор между ними — это различие между определениями. Все эти концепции связаны с определенными наблюдениями, иногда и с экспериментами, причем ни об одном из них нельзя сказать, что он ложен. Сифилис можно понимать так или иначе, но выводы из принятых определений должны согласовываться друг с другом. Пока выбор не сделан, за исследователем сохраняется известная свобода, и лишь после сделанного выбора вступают в силу определенные ограничения. Такая позиция могла бы вполне устроить конвенционалистов. Например, можно определить сифилис как кару за греховное сладострастие, тогда под это понятие попадут гонорея, мягкий шанкр и другие венерические заболевания. Это привело бы к отказу от спецификации болезни, а значит, и к отходу от рациональной терапии. Можно построить определение на эффективности лечения ртутью, и это был бы очень практичный подход, свойственный врачам, к тому что теперь называют первичной и вторичной стадиями заболевания, но тогда под такое определение нельзя подвести третичную стадию и метасифилитические болезни. Унитаристы и другие исследователи должны были бы принять ряд весьма сложных соглашений, но в конце концов можно было бы сконструировать и такое описание сифилиса, которое соответствовало бы их требованиям.
С такой формальной точки зрения, исследователь свободен, когда речь идет о выборе некоторых характеристик в качестве исходных, но обязан вывести остальные характеристики, основываясь на этом выборе. Те, кто придерживается принципа экономии мышления как предпосылки исходного выбора, стоят на позиции Э. Маха[36]
.Во-первых, сторонники подобного формализма либо вовсе не учитывают, либо слишком мало учитывают культурно-историческую обусловленность теоретико-познавательного выбора или упомянутого выше соглашения. В XVI веке не было возможности заменить мистико-этическое понятие сифилиса понятием, опирающимся на естествознание и теорию патогенеза. Единство стиля мышления, связывающего все или большинство понятий того времени, основано на их взаимовлиянии. Стиль мышления, можно сказать, детерминирует все эти понятия. Поэтому соглашения, с формальной точки зрения равно вероятные, в действительности очень редко понимаются как равноправные, не говоря уже о всевозможных утилитарных влияниях на эту трактовку.
Во-вторых, мы хотели бы установить особые исторические закономерности, которым подчинено развитие идей, некоторые общие явления, характерные для истории познания и бросающиеся в глаза каждому, кто изучает историю идей. Например, многие теории проходят через две стадии своего развития: классический период, в течение которого все находится в удивительном согласии, и затем второй, когда на первый план выходят исключения из общих законов. Очевидно также, что некоторые идеи появляются намного раньше, чем их рациональные обоснования, и независимо от них. Далее, пересечение нескольких линий развития мысли способно вызвать особые эффекты. Наконец, чем систематичнее разработана какая-то область знаний, чем она богаче деталями и чем теснее связана с другими областями, тем меньше различий во мнениях внутри нее.