Возникновение и развитие рабства в Риме в VIII—III вв. до н.э.

Из клиентелы, вернее — из тех же условий, в которых возникла древнеримская клиентела, выводил Моммзен и рабство. Установив, что всякий чужестранец является потенциальным рабом, он рассудил, что всякий hostis (а позднее peregrinus), если он не объявляется тотчас же рабом, остается в качестве in libertate morans[4], после чего статус его мог определиться или как рабский, или как положение клиента. Между этими двумя состояниями Моммзен не видел непроходимой пропасти, придавая большое значение институту государственного и общинного (муниципального) рабства, занимавшего как бы промежуточное положение между рабством гентильным и клиентелой[5]. [12]

Моммзен показал также, что положение младшего члена рода (filius familias) под эгидой patria potestas в правовом отношении мало чем отличалось от положения раба, и эманципация (т.е. выход из рода) по своему значению и по своим юридическим последствиям приближалась к манумиссии — освобождению из рабства[6]. Он полагал, что наименование liberus первоначально обозначало эмансипированного члена рода, которому предоставлялась некоторая юридическая активность, но который отнюдь не высвобождался из–под фактической власти главы рода. Точно так же манумиссия обращала раба в члена общины, но не освобождала его от обязательств по отношению к своему прежнему владельцу[7].

Моммзен прекрасно отдавал себе отчет в том, что вся хозяйственная жизнь Рима покоилась на подневольном труде. Не находя непереходимых границ между положением клиента–плебея (Hörigkeit) и положением раба, он придавал огромное значение плебсу в истории Рима, видя в его борьбе за приобретение гражданских прав и за активную роль в римской политической жизни ведущую и живительную силу всей римской культуры и сопоставляя его значение со значением ранней буржуазии в истории нового времени[8].

Одновременно с тем, как складывались взгляды Моммзена на социальный порядок древнего Рима, основанные на широких наблюдениях, осмысленных с буржуазно–позитивистских и в общем материалистических позиций, Фюстель де Куланж[9] развивал в значительной степени идеалистическую концепцию происхождения древнеримских социальных категорий. Не отрицая важного значения рабства и клиентелы для античной экономики, которую он тоже считал основанной на подневольном труде, Фюстель видел причину существования в древности порабощенных и [13] неполноправных слоев общества в родовых культовых установлениях, разнообразных и несовместимых для представителей различных племен, из которых происходили, по его мнению, представители разных римских общественных состояний. Из интересов культа и необходимости поддержания культовых традиций он выводит также и весь гентильный строй и внутригентильные отношения древности.

Отношения между отдельными слоями древнеримской общины в религиозном и в гражданском быту, несомненно, накладывали очень яркий отпечаток на всю ее общественную жизнь, но то, что служило причиной всех этих явлений, рассматривалось Фюстель де Куланжем как следствие тех чисто идеологических факторов, которые в действительности имели лишь подчиненное, экономически и политически обусловленное значение.

Теория Фюстель де Куланжа оказалась плодотворной в том смысле, что она заставила обратить внимание на значение многоплеменности древнеримской общины и на возможность соответствия социальных и этнических категорий. В особенности много и разнообразно дискутировался в науке вопрос об этническом различии патрициата и плебса в римской общине; на констатации этого различия построены в известной мере теории происхождения плебса у Биндера[10] и у Альтгейма[11], причем последний, видя в патрициях пришлых завоевателей, а в плебеях потомков древнего, автохтонного населения, выдвигает на передний план социальную, а не этническую сторону этих различий. Весьма интересные соображения этого и других новых авторов в отношении происхождения римского плебса, его учреждений и идеологии будут приняты нами во внимание в дальнейшем изложении лишь постольку, поскольку они имеют значение для истории угнетенных и порабощенных элементов древнеримского общества.

Вышедшая в 1877 г. книга Л. Моргана[12] давала весьма отчетливое представление о том, как складывался римский род и возникало в результате преобразования гентильного [14] строя римское государство. Следуя за Нибуром и Моммзеном в постановке вопроса о происхождении плебса и клиентелы[13], Морган привлек большой сравнительный материал, почерпнутый из североамериканской этнографии, который позволил подтвердить многие наблюдения, сделанные названными историками в области изучения древнеримского общественного строя на основании традиционно–исторических данных.