Возникновение и развитие рабства в Риме в VIII—III вв. до н.э.

Потеря Сардинии была тяжелым ударом для Карфагена, так как остров этот был одной из важных баз снабжения города во время Ливийской войны[45]. Об успехе агитации Гамилькара, обещавшего полное прощение перебежчикам, позволяют отчасти судить те ответные мероприятия агитационного характера, к которым должны были прибегнуть вожди повстанцев. Матос, Спендий и Автарит выступали перед своими сторонниками с речами, убеждая их в том, что Гамилькар помышляет не о прощении, а о предательстве и что спасти свое положение повстанцы могут лишь посредством полного отказа от каких–либо надежд на примирение с Карфагеном[46]. Вожди ливийского восстания считали, что на ловкие и предательские ухищрения со стороны Гамилькара они должны ответить самыми крайними действиями, исключающими всякую возможность мирного исхода восстания, на который они до тех пор, видимо, не теряли окончательно надежды, ибо содержали у себя в качестве пленников–заложников Гескона и захваченных вместе с ним карфагенских чиновников и солдат, всего в количестве около 700 человек[47]. [221]

Спендий и Автарит агитировали за то, чтобы пытать и казнить Гескона и его товарищей. По словам Филина[48], они даже фальсифицировали предостерегающие сообщения, исходившие будто бы от единомышленников из Сицилии и из Тунета и сообщавшие о подготовлявшемся якобы побеге Гескона. Среди повстанцев имелись люди, выступившие против подобных крайних мер. Однако влияние вождей среди основного ядра повстанцев было так велико, что и в этот раз, как и в начале восстания, оппозиция была подавлена тем, что ревностные сторонники ее были побиты камнями и Гескон был казнен[49]. Об активности революционной агитации последователей Матоса свидетельствует еще и то, что именно в этот период борьбы им удалось привлечь на свою сторону остававшиеся до сих пор верными Карфагену города Утику и Гиппакрит. Города эти оставались верными Карфагену во время экспедиций Агафокла и Регула, из чего явствует, что карфагенская партия в них была достаточно сильна. И если теперь эти города перешли на сторону ливийцев, обнаружив непримиримую злобу к Карфагену, и уничтожили, побросав с городских стен присланное Карфагеном подкрепление числом около 500 человек, то из этого следует, что сторонникам Матоса удалось настолько усилить и сплотить революционные элементы в низших слоях населения этих городов, что они в конце концов одержали верх.

После всех этих событий, а также после того, как в ответ на просьбы карфагенян о выдаче трупов Гескона и бывших с ним людей, равно как и трупов карфагенян, погибших в Утике и Гиппакрите, повстанцы ответили категорическим отказом и заявлениями, что послы и глашатаи карфагенян впредь будут ими тоже уничтожаться, борьба приняла самый жестокий оборот и велась с обеих сторон с расчетом на полное истребление врага. Повстанцы приняли решение и, по словам Филина, неукоснительно его исполняли: всех захваченных в плен карфагенян они предавали мучительной смерти, а пленников из числа карфагенских союзников по отсечении им рук отсылали обратно[50]. Гамилькар со своей стороны отныне убивал на месте всех встречавшихся ему в бою неприятелей, а доставленных живыми бросал на растерзание диким зверям, придя к [222] заключению, по словам Полибия, что истребление врагов является единственным средством для окончания борьбы[51]. Вследствие этого Ливийская война получила наименование «безжалостной» и «непримиримой» войны (ἄσπονδος πόλεμος). И описание ее Полибий приводит в назидание государствам, пользующимся наемными войсками[52]. Несмотря на то, что стараниями революционной верхушки повстанческих масс борьба углублялась и ожесточалась, движение, видимо, уже клонилось к упадку. Для этого было несколько причин, и самая главная заключалась в том, что так как война сильно затянулась, наиболее активные и боеспособные отряды повстанческого войска — ряды наемников, принимавших участие в I Пунической войне, за три года должны были сильно утомиться и поредеть. С другой стороны, чувствуя всю меру угрожавшей ему опасности Карфаген прибег к самым решительным средствам и мобилизовал последние ресурсы. Прежде всего перед лицом смертельной опасности утихомирилась внутренняя вражда баркидов и олигархов и Гамилькар объединил свои усилия с Г анионом, вновь принявшим участие в командовании[53]. В помощь им были назначены 30 членов герусии (совета). Карфагенские граждане были мобилизованы на военную службу, что почиталось в Карфагене наиболее крайним средством. Наконец, карфагеняне обратились за помощью к сицилийским грекам и римлянам. И если сиракузский тиран Гиерон, помогая карфагенянам в этой войне, мог быть движим соображениями собственной выгоды — ему не хотелось видеть римлян слишком усилившимися за счет терпящих поражение в гражданской войне карфагенян, — то римляне, несмотря на некоторые трения, имевшие место в начале Ливийской войны между ними и Карфагеном, охотно пришли ему на помощь, побуждаемые в первую очередь чувствами классовой солидарности.