Возникновение замысла

– Мне тоже нравится «Дон Жуан», слушаю достаточно часто, – сказал Мэнсики. – Однажды посчастливилось попасть на эту оперу в один камерный театр в Праге. Как раз вскоре после того, как рухнул коммунистический режим. Думаю, вам известно, что первая постановка этой оперы состоялась именно в Праге. Театр был маленький, оркестр тоже – и ни одного известного исполнителя. Однако представление получилось просто прекрасным. Исполнителям не нужно было петь громко, как это приходится делать в больших помещениях, поэтому они вели свои партии выразительно и проникновенно. В «Мете» или «Ла Скале» так не получится. Там нужны известные певцы с поставленным голосом. Арии в крупных театрах порой напоминают мне акробатику. Однако такие произведения, как оперы Моцарта, подразумевают близость, вам не кажется? И в этом смысле версия в Пражском оперном театре, которую мне довелось услышать, показалась мне идеальным «Доном Жуаном».

Он сделал глоток кофе. Я молча наблюдал за ним.

– До сих пор мне приходилось слышать разных «Донов Жуанов» в разных местах мира, – продолжал он. – Вена, Рим, Милан, Лондон, Париж, «Метрополитэн», Токио. Аббадо, Ливайн, Одзава, Маазель, кто там был еще? Вроде Жорж Претр? Но то, что я услышал в Праге, как ни странно, осталось в моем сердце, хоть мне и не доводилось прежде слышать имен дирижера и исполнителей. После представления, когда я вышел на улицу, Прагу окутал густой туман. В то время уличных фонарей было мало, и по ночам город погружался в темноту. Я бесцельно шел по безлюдной мостовой, вдруг вижу – одиноко стоит старая бронзовая статуя. Чья – не знаю, но похожа на средневекового рыцаря. И вдруг мне взбрело в голову пригласить ее на ужин. Разумеется, я этого не сделал.

Он опять засмеялся.

– Часто бываете за границей? – поинтересовался я.

– Иногда езжу по работе, – ответил он и умолк, будто ему пришла в голову какая-то мысль. Я предположил, что он не хочет говорить о своей работе. – Ну как? – спросил Мэнсики, глядя мне прямо в глаза. – Я прошел вашу проверку? Станете писать мой портрет?

– Я никого не проверяю. Мы просто сидим и разговариваем.

– Но прежде чем приступить к портрету, вы первым делом беседуете с клиентом. Того, кто вам не по нраву, вы не пишете. Ходят и такие слухи.

Я бросил взгляд на террасу. Там на перилах сидела большая черная ворона, но, словно перехватив мой взгляд, тут же вспорхнула, расправив глянцевые крылья.

Я сказал:

– Тоже не исключено, однако, к счастью, до сих пор таких, кто бы не пришелся мне по нраву, не было.

– Хорошо, если я не стану первым, – усмехнувшись, сказал Мэнсики. Однако его глаза нисколько не смеялись. Он был серьезен.

– Не беспокойтесь. Я напишу ваш портрет с превеликим удовольствием.

– Это хорошо, – сказал он. Сделал паузу и продолжил: – Извините за прихоть, но у меня тоже есть одно маленькое пожелание.

Я опять посмотрел прямо ему в глаза.

– Какое?

– Если, конечно, это возможно, я бы хотел попросить вас рисовать меня свободно, не сковывая себя рамками официального портрета. Конечно, если вы хотите рисовать так называемый портрет, я не против. Можете написать в обычной манере, как вы это делали до сих пор. Однако если вам захочется попробовать какой-нибудь новый, до сих пор никем не применявшийся прием, я буду только рад.

– Новый прием, говорите?

– Пусть это будет любой стиль, какой вам по душе.

– Иными словами, вы не против, если я нарисую, как некогда рисовал Пикассо – когда оба глаза получались с одной стороны?

– Если вы захотите нарисовать меня так, я совершенно не возражаю. И полностью вам доверяю.

– И вы повесите это на стену своего кабинета?

– У меня пока что нет кабинета. Поэтому скорее всего я повешу его на стену у себя в библиотеке. Если, конечно, вы не станете возражать.

Разумеется, я не стал. Для меня нет разницы, какая будет стена. Я недолго подумал, а затем сказал:

– Мэнсики-сан, я очень признателен вам за такие слова. Но хоть вы и даете мне свободу выбора – конкретный замысел так сразу на ум не придет. Я – простой портретист, долгое время следовал определенным шаблонам и стилю. Даже если мне велят позабыть об ограничениях формального портрета, порой эти самые ограничения – сама суть творческого метода. Поэтому, боюсь, мне придется писать типичный портрет привычными приемами. Вас это устроит?

Он развел руками:

– Конечно. Поступайте, как считаете нужным. Для меня главное – чтобы вас ничто не стесняло.

– Вот что еще: если вы собираетесь сами позировать для портрета, вам придется несколько раз приезжать в мастерскую и подолгу сидеть в кресле. Полагаю, вы – человек занятой. Сможете?

– Время я найду когда угодно, потому что работа с натуры – мое изначальное условие. Буду приезжать и сидеть неподвижно в кресле, сколько выдержу. Тем временем мы сможем неспешно беседовать. Вы же не против беседы?

– Конечно, не против. Более того, я только «за». Вы для меня – загадка. Чтобы вас нарисовать, мне, пожалуй, нужно узнать вас лучше.