В лунном свете он уселся в серебристый «ягуар» и поехал обратно. Через открытое окно помахал мне рукой, и я помахал ему вслед. Когда гул мотора утих, я вспомнил, что он выпил целый бокал (хотя второй даже не пригубил), но цвет лица у него остался прежним, говорил он таким тоном и вел себя так, будто пил не виски, а воду. Вероятно, легко переносит алкоголь, к тому же ехать ему недалеко. Кроме местных, здесь никто не бывает, а пешеходы и встречные машины в такое время не попадаются.
Я вернулся в дом, поставил бокалы в раковину и улегся в постель. Представил, как пришли люди, сдвинули краном камни за кумирней и принялись рыть яму. Маловероятно. А перед тем мне нужно прочесть «Связь поколений» Уэды Акинари. Однако все это – завтра. В дневном свете все выглядит иначе. Я потушил ночник в изголовье кровати и уснул под стрекот насекомых.
Утром в десять я позвонил на работу Масахико и все ему рассказал. Умолчал лишь о разговоре про Уэду Акинари, но поведал, как пригласил на всякий случай знакомого и убедился, что звон посреди ночи – не галлюцинация, слышная мне одному.
– Странная история, – сказал Масахико. – Однако ты и впрямь полагаешь, что под камнями кто-то звонит в поющую чашу?
– Не знаю. Однако бросить все как есть не могу. Потому что звонит оно каждую ночь.
– Положим, перекопаешь. Как быть, если там объявится какая-нибудь нечисть?
– Нечисть? Например, какая?
– Откуда мне знать? – сказал он. – Может, там окажется такая невидаль, что лучше оставить все как есть.
– Приезжай сюда ночью и послушай сам. Тогда поймешь, почему я не могу оставить все как есть.
Масахико еле слышно вздохнул. И сказал:
– Нет, вы уж там сами. Без меня. С детства не переношу всякие страшные истории. И мне не нужны приключения. Доверяю все это тебе. Никто и слова не скажет, если ты сдвинешь старые камни и выроешь посреди зарослей яму. Поступай, как хочешь. Только постарайся не вырыть какую-нибудь нечисть.
– Не знаю, что будет дальше, но как только выясню – сразу дам знать.
– Я бы просто перед сном затыкал себе уши, – сказал напоследок Масахико.
После разговора с Масахико я уселся в кресло в гостиной и принялся читать «Связь поколений». Сначала оригинал, затем перевод на современный язык[29]
. При всех незначительных мелочах, как и говорил Мэнсики, история имела поразительное сходство с тем, что пришлось пережить мне. В книжке гонг начинал звонить около двух часов ночи – примерно в то же самое время. Однако я слышал не гонг, а бубенец. И в рассказе стрекот насекомых не прерывался. Герой рассказа глубокой ночью услышал этот звук, утопавший в стрекоте насекомых. Однако помимо такого незначительного отличия я пережил абсолютно то же самое, что и герой рассказа. Настолько схоже, что меня просто ошеломило.Эксгумированная мумия выглядела ссохшейся и при этом, одержимо двигая рукой, ударяла в гонг. Этим телом чуть ли не механически управляла ужасающая живучесть. Вероятно, тот монах медитировал, читая молитвы под удары гонга. Герой рассказа натянет на мумию одежду и будет смачивать ей губы водой. Со временем монах начнет питаться жидкой кашей, постепенно прибавит в весе. И в завершение примет прежний вид, перестанет чем-то отличаться от обычных людей. Однако в нем больше не останется ничего от монаха, достигшего просветления: ни разума, ни мудрости, ни намека на достоинство. Всю память о прежней жизни как будто отшибет. Он даже не сможет вспомнить, почему пробыл так долго под землей. Он начнет питаться мясом, к нему придет сексуальный аппетит. В дальнейшем он женится, станет зарабатывать на жизнь скромной черновой работой. И получит прозвище «Медитирующий Дзёскэ». Жители деревни при виде жалкой фигуры монаха утратят почтение к буддизму. Мол, и вот это – результат служения Будде, ради этого стоило посвятить религии всю свою жизнь? В результате люди перестанут серьезно воспринимать веру и будут наведываться в храмы все реже и реже. Вот такая история. Как и говорил Мэнсики, отчетливо прослеживается крайне циничный взгляд автора на мир. Это не просто рассказ о привидениях.
При всем том разве не тщетно учение Будды? Там, под землей, ударяя в гонг, он провел так, должно быть, лет сто, может больше. При этом остались лишь кости, вид жалкий, а чудотворного проявления божественной силы нет и в помине.