Тюрьмы переполнились, одного застенка в Петропавловской крепости оказалось мало, пришлось устроить второй на Петербургской стороне, по Колтовской улице. Там же на обширном дворе хоронили колодников, не выдержавших мучений или умерших в тюрьме.
В тюрьмах того времени смертность достигала чудовищных размеров. Тогда не было принято вести особые книги, по которым можно точно определить, сколько арестованных содержалось в той или иной тюрьме, но, судя по дошедшим до нас отрывочным сведениям, можно предположить, что из 100 колодников доживали до приговора или освобождения не более 20. Таким образом, смертность доходила до 80 процентов.
Человек, попавший в Тайную канцелярию, считался обреченным на суровое наказание, в нем видели тяжкого преступника, а если он не сознавался, судьи относились к нему еще суровее. Поэтому никто не находил нужным заботиться о «заведомых злодеях», и люди, часто ни в чем не повинные, должны были терпеть двойную пытку: в застенке и в тюрьме.
Апухов, секретарь князя Меншикова, перенесший несколько пыток и затем, в виде особой милости, сосланный в Сибирь на поселение, провел в тюрьме более года. В оставшихся после него записках он нарисовал картину этой тюрьмы.
Изящный, хорошо образованный молодой человек был посажен в подземелье, стены которого обросли толстым слоем зловонной плесени. Свет в эту яму проникал сверху, через крошечное отверстие, закрытое толстыми железными прутьями и почти сплошь затканное грязной паутиной. Сквозь это отверстие свободно проникал дождь, и нередко в яме вода стояла на вершок от пола.
Так как выходить колодникам не дозволялось и им не полагалось даже простого ведра, то земляной пол всегда был покрыт испражнениями, которые вычищались один раз в год — перед Пасхой.
Кормили колодников плохо. Утром им бросали куски пропеченного, заплесневелого хлеба, причем на каждого заключенного приходилось не более двух фунтов, на всех полагался один кувшин воды в день. В большие праздники, кроме хлеба, бросали куски вареных говяжьих отбросов. Если случались подаяния — и их бросали. Но даже и это подобие пищи доходило не до всех. Более здоровые и сильные завладевали лучшими кусками и были сравнительно сыты, в то время как больные и измученные пытками оставались совершенно голодными и умирали от истощения.
Для спанья полагалась солома, не сменявшаяся по нескольку месяцев. От грязи солома, конечно, скоро превращалась в вонючую массу, ничем не отличавшуюся от отвратительной гущи, заменявшей пол. Казенной одежды колодникам не полагалось, а о смене и стирке белья они не смели и мечтать.
Если к этому добавить, что сами колодники считали себя обреченными на постоянные пытки и в «счастливом случае» могли надеяться разве только на ссылку в далекую Сибирь, то необычная смертность среди них станет вполне понятной.
В начале 1860-х гг. на месте, где прежде находилось отделение Тайной канцелярии, рыли землю для какой-то постройки и нашли много скелетов в ручных и ножных кандалах. Несчастных колодников не считали нужным расковывать даже после смерти...
При Петре I канцелярия имела дело почти исключительно с людьми низших сословий. В случае, когда обвинялись военные или люди, более или менее близкие к верхам, допрос чинили доверенные лица.
Петр II считал такой порядок лишним. При нем в застенок отправляли всех без различия звания; исключение делалось редко: когда обвиняемый стоял слишком на виду. Одним из этих немногих «счастливцев» был князь Александр Данилович Меншиков, самый близкий к Петру I сановник. Его не пытали, а по личному распоряжению царя без суда и следствия сослали в Сибирь, в глухой городишко Березов. Там князь и умер.
Зато было приказано всех, близко соприкасавшихся с князем, пытать до крайности, и, вероятно, не один из этих без вины виноватых был похоронен во дворе Полтавского застенка.
Вообще за три года царствования Петра II у Тайной канцелярии было очень много дел, начатых по личному указанию царя.
Удаляя и отправляя в застенок людей, пользовавшихся властью при его деде, Петр II старался окружить себя людьми, не пользовавшимися милостью у Петра I. Эти новые любимцы, в свою очередь, пользовались выпавшим на их долю случаем и спешили свести личные счеты со своими врагами. Государь, до вступления на престол живший в опале, видел от людей мало хорошего. Он был очень подозрителен, всюду видел врагов, почти никому не доверял. Достаточно ему было намекнуть, что кто-то затевает заговор или даже просто отзывается о нем не совсем почтительно, как тотчас Тайной канцелярии отдавался приказ произвести расследование. Если же заподозренный имел несчастье еще раньше навлечь на себя немилость царя, то в приказе предписывалось пытать «жесточайше», и через короткое время доносили, что такой-то «во время допроса с пристрастием волею Божией помре».
Князь Яков Шаховской в своих «Записках» рассказывает о такой «жесточайшей» пытке.
Допрашивали Данилу Свешникова, родственника князя А. Т. Долгорукова.