Возраст не помеха

Я все понял из этой речи, хотя она и была сказана на вражеском языке. Не осознавая, как это получается, я вдруг зарыдал. Немцы не трогали меня, а я упал на колени, принялся реветь и растирать глаза ладонями. Чувство было такое, что во мне проснулся прежний владелец тела, мальчишка. Хоть мне и нравилась эта женщина, она была очень добра ко мне, сразу видно, что очень любила сына, но все же для меня-то она была чужой. Вот и выходило, что плакал как бы ее сын, а убирать слезы с лица пытался я, новый владелец тела. Блин, запутаюсь скоро.

– Отведите его к жандармам, они скоро поедут к Бресту, там организовывается лагерь, пусть отвезут туда, – произнес офицер одному из солдат.

– Так точно, господин офицер! – ответ был бодрым и четким.

Меня попытались поднять за руки два солдата. Сопротивляться я не мог, да и как? Поэтому я тупо висел, подхваченный под руки, и пытался не ныть. Вообще, что-то детское во мне все еще шевелилось и не давало адекватно реагировать. Вижу взрослых и, против своей же воли, поступаю, как ребенок, надеюсь, это ненадолго.

Путь оказался коротким, меня просто отвели в конец колонны, где находились несколько германских солдат на мотоциклах. Обращение к ним я прослушал, хлопал глазами и офигевал от количества солдат и техники. Сила, однако, и порядок. Ответ жандарма, с которым вел разговор мой конвоир, я все же услышал.

– Хорошо! Будет выполнено!

Меня легонько так подтолкнули в направлении нового конвоира и забыли обо мне. Жандарм же, напротив, взял за плечо, довольно болезненно сдавив его своей клешней.

Я вновь подал голос, пискнул. Ну и получил уже более серьезный тычок.

Хрясь, что-то здорово так хрустнуло в моих руках и раздался дикий вопль. Точнее, я-то знал, что именно хрустнуло, рука, конечно, причем не моя.

Вот уже второй месяц я нахожусь в лагере. Тут только гражданские, причем именно дети. Старше шестнадцати нет никого, но и девочки, и мальчики, живут в одном бараке. Хруст чужой руки в моих возник не просто так. Здесь постоянные битвы идут. За еду, за лучшее место в бараке и тому подобное. Как мог, я обходил конфликты, стараясь быть незаметным. Но есть-то хотелось. Вот в очередной раз, после раздачи баланды, я отказался передать ее старшему собрату по несчастью.

В бараке нас было примерно пятьдесят человек, сколько точно, не считал, не до этого было. Почти сразу начали образовываться группировки. Несколько здоровых шестнадцатилетних парней подмяли под себя кучки малолеток и устраивали… Да беспредел они творили. Пользуясь разобщенностью и возрастом угнетаемых, они забирали всю еду и делились только с членами своих банд. От чего большая часть заключенных-детей страдала от голода. Были даже смерти, уже через месяц умерли двое, два мальчика, они просто вообще не ели за все то время, что находились здесь. Пацанам было лет по шесть, это даже не дети – малыши совсем, что они могли? Таких, правда, было мало, основной контингент состоял из таких, как я, плюс-минус два года. То есть в основной массе здесь находились дети от десяти до четырнадцати лет. Зачем немцам дети старше, не понимаю, это ж люди со сложившейся психикой, воспитывать их уже поздно. А немцы пытались именно воспитывать нас. Те, кто сразу заявлял о своей преданности Германии, исчезли из барака в первую неделю. Где они теперь, никто не скажет. Оставались, так сказать, «молчуны» и приблатненные. Откуда у вроде бы детей такая воровская закалка и привычки, для меня было тайной.

– Сука мелкая, ты чего сделал? – окрик вырвал меня из размышлений и заставил напрячься.

Я только что подписал себе приговор. Когда в очередной раз ко мне подошли «шестерки» и протянули руки за моей пайкой, я сломал одну из клешней. Вышло все как-то легко и спонтанно, даже удивился сначала. Все дело в голове. Из прошлой жизни в памяти было столько всего, что хватит на троих местных, я же спортсмен в прошлом-будущем, причем не рядовой, имел и разряды, и звания. Вот и сработал мозг так, как привык в той жизни, а я, наконец, осознал, что детское мышление, которое так долго превалировало над моим личным, побеждено. Это раньше я хныкал и боялся всего, но с этим покончено. Холодный расчет, уверенность в силах возобладали. Да, проблема теперь в теле, но, думаю, выкручусь, если не убьют прямо сейчас.

– Я есть хочу. – Перед тем как дать отпор противнику, я аккуратно поставил миску с баландой на землю в сторону, теперь же поднял ее и начал есть, даже не глядя в сторону угрозы.