Возраст не помеха

– Хорошо. Во-вторых, трусы не сниму, – твердо заявил я. Ну, блин, стесняюсь я, чего поделаешь! Она сейчас меня мыть станет, думаете, «дружок» будет тихо спать, не поддаваясь на провокации? Смешно вам? А мне вот ни капельки. Девушка очень красивая, она мне и так очень нравится, до такой степени, что прям зубы сводит, а тут еще такое! Да, размер пока маленький, но работать-то уже работает… Смущаюсь именно из-за размера.

– Там, на минах, когда ты со мной говорил, я разглядела твои глаза, – вдруг произнесла Катя, – у тебя глаза взрослого, хоть ты и ребенок еще. Да и говоришь ты как взрослый. Шрам еще этот…

– Пугает шрам-то? – спросил я, немного поворачивая голову в сторону, пряча отметку на лице.

– Немного, – задумавшись, ответила девушка, – он тебя из мальчишки взрослым делает. Если не приглядываться.

– Катя, вы простите, но вы и сами не шибко взрослая, – заметил я.

– Ну, тебя-то я постарше буду, мне уж целых шестнадцать, а тебе сколько?

– Двенадцать… Какое сегодня число?

– Двадцатое вроде, – девушка даже не задумывалась.

– Через несколько дней будет двенадцать, – подытожил я.

– Вот видишь, я старше, ты ж еще ребенок.

– Не надо так, Катерина, я уже как-то заметил одному генералу тут, недалеко, повторю для вас. Ребенок во мне умер двадцать второго июня, вместе с родителями. А уж когда на фронт попал, даже остатки детства кончились. Я людей убивал, какой же я ребенок? – серьезно так заявил я.

– Страшно это, – отвернулась Катя. – А каких людей ты убивал? – ни фига себе спросила.

– Как это каких? – даже хмыкнул я. – Вон, в городе, в каждом разрушенном доме такие сидят, в серых шинелях, с автоматами и винтовками.

– Так это ж фашисты, они не люди! – Вот тебе и весь сказ.

– От того, что правители послали их на войну, людьми они быть не перестали, – пожал я плечами. – По крайней мере, выглядят, как люди.

– Вот именно, выглядят, а не являются людьми, – Катерина встала и притащила таз с водой, кстати, довольно чистой на вид.

Дальше мы молчали. Мне было больно шевелиться, а Катя занялась тем, что ей приказали. Взяв в руки тряпку, кусок фланели, она быстро его намочила и, отжав, приступила к омовению моей тушки. И что бы вы подумали? Да, блин, так и вышло! Легкое беспокойство в трусах и так было, а уж тут разыгралось во всей красе. Понимаю, что там еще все только начинает развиваться, но реакцию-то никуда не денешь. Девушка была в ватнике, фигура не определяется, да и какая еще там фигура-то, но блин, прикосновения такие сладкие…

– Да уж вижу, и правда взрослый уже, – хихикнула Катя, а я засмущался и, наверное, покраснел, лицо как ожгло. – Мне старшая медсестра рассказывала, что у вас, мужиков, всегда так, когда вас моешь, а бывает даже и при перевязке.

Она говорит об этом казусе так легко и обыденно, как будто привыкла к такому. Или правда привыкла? Вот же дурень, она ж медсестра, ей плевать на твои реакции, она думает о другом, это ты тут, Казанова в детском теле, недобитый.

– Простите, – тихо сказал я.

– Да что ты все на вы ко мне? Договорились же вроде.

– Прости.

– Да ладно, чего уж там, я не обращаю внимания, меня еще в первый день на фронте предупредили.

– А давно ты здесь? – заинтересовался я.

– Так я местная. Когда все к переправам побежали, в августе еще, когда немцы бомбили сильно, я тут осталась, – девушка опустила глаза, замолчав.

– Прости, – не найдя, что сказать, повторил я.

– Привыкла уже. Папа погиб еще в начале войны, похоронку получили прошлой осенью, а мама, тетка с маленькими сыновьями уже здесь. Немец тогда бомбой прямо в баржу попал, никто не спасся, а я вот тут. Мы потерялись с ними на берегу, я на баржу не успела, не пустили, та уже полная была.

– Ты все видела, да? – Сильная девчонка, не каждый сможет так себя держать.

– Да, баржа сразу утонула, солдаты на лодках плавали, никого живых не нашли. Тогда еще днем переправлялись, вот так и случилось. А у тебя где родители?

– Да тоже нет никого, – прикрыл я глаза, вспоминая, – на второй день войны все погибли, а меня немцы забрали.

– Как это? – Катя уставилась на меня, как на тень отца Гамлета.

– Я бы рассказал, – чуть подумал, а что, мне уже один черт путь к немцам заказан, так чего теперь скрывать? – Расскажу как-нибудь, ладно, сейчас не хочется.

– Ну, ладно, захочешь, расскажешь, просто удивилась, что к немцам тебя забрали, а ты тут.

– Я у них почти год был, сначала в лагере, потом в диверсионной школе, – все же начал я свой рассказ, – вот, выучили на свою голову.

– Ты что, немцам служил? – вскинулась девушка, а я вдруг подумал, что сейчас я все испортил.

– Нет, ты не поняла, – замотал я головой, – нас, таких, как я, много было, привезли после обучения на фронт, я сюда попал, отправили на задание, ну я и убег сразу к нашим.

– Точно не служил этим собакам? – в голосе девушки пылала такая злоба, что окажись здесь фрицы, она бы их голыми руками рвать начала.

– Конечно нет, – уверенно ответил я, – я русский, я могу только Родине служить.

– Молодец. Да и наши ребята говорили, что ты смелый для мальчишки, к немцам в тыл ходил.