Возраст Суламифи

– Кого? – спросил Климов.

– Потом расскажу. Это целая история. Павел Михайлович, ее опечатают?

– Насколько мне помнится, Митя там прописан, – задумчиво произнес Понизовский. – А вы теперь его законный опекун. Конечно, нужно пройти все формальности, бумага еще не вступила в силу, но тут я вам поспособствую. Вы хотите переехать в эту квартиру?

– Нет. – Лину передернуло от ужаса при одной только мысли о мрачном склепе. – Эту квартиру надо продать. Мы дом купили на Можайке. Вот переедем и пригласим вас в гости.

– Спасибо, я с удовольствием. Но продать квартиру вот так сразу вы не сможете, надо ждать полгода.

– Ничего, подождем. Павел Михайлович, поезжайте домой. Мы вам сегодня весь день поломали. Но мне ваша помощь еще понадобится, я с вами свяжусь.

– Непременно. Вам, ребятки, надо скорее пожениться, тогда и усыновление пройдет легче.

– Мне надо сначала развестись, – помрачнел Климов. – Все руки не доходят, мы еще даже заявления не подали.

– А имущественных споров нет? – быстро спросил Понизовский.

– Мельницу, осла и кота они уже разделили, – ответила за Климова Лина. – Нам достался кот. Говорящий. Зовут Настенька.

– Ну, наш кот еще не очень говорящий, – вставил Климов, – но зовут Настенька, это правда.

– Давайте поступим так, – предложил Понизовский. – Вы все-таки найдите время, сходите в суд и подайте заявление. Потом с копией заявления и вашими паспортами – ко мне. Я добьюсь, чтобы вас развели без шума и пыли. А потом так же быстро поженили.

– Я постараюсь, – пообещал Климов, – но я работаю, жена работает… У меня завтра – важнейшие переговоры. Сегодня они сорвались, но тут уж форс-мажор, ничего не поделаешь…

Лицо Понизовского помрачнело.

– У вас нет дела важнее, чем усыновить Митю. Его однажды уже пытались сплавить в Америку. Мы с Линой его отбивали, Дом ребенка штурмом брали. Не хочу вас пугать, но… всякое может случиться. Для органов опеки дети, к сожалению, товар. А такой мальчик, как Митя – лакомый кусок. Не затягивайте.

Он попрощался, сел в свою машину и уехал.

– Поехали домой, – сказала Лина. – У меня голова кругом идет. Столько всего надо сделать… Похороны, надо в Союз сообщить, в театр… Отцу позвонить надо…

– Похороны я возьму на себя. Оформим от тебя доверенность, брошу на это дело порученца, он все сделает. Но завтра…

– Не волнуйся, – устало вздохнула Лина, – проведем мы твои переговоры в лучшем виде. Нельзя же оставить Норвегию без метанола! Только давай не будем им говорить, что она умерла. Пускаться в объяснения, выслушивать соболезнования…

– Давай не будем, – согласился Климов. – Но я в жизни не забуду, как ты ей пела… Как ты ее простила… Честно тебе говорю: я вообще-то не слаб на слезу, а тут прошибло. А что за союз?

– Какой союз? – не поняла Лина.

– Ну сама же говорила: в союз надо сообщить.

– А-а… У меня уже совсем башка не варит. В Союз кинематографистов. Она же была киноактрисой.

– А нет такого человека, чтоб ему сказать, а он уж потом обзвонил бы всех остальных?

– Я такого человека не знаю, – покачала головой Лина.

– Знаешь, что? Я, пожалуй, и на это порученца посажу. Телефон Союза можно узнать в Интернете, театра – тоже. В газеты можно позвонить. Ты не должна всем этим заниматься. Что скажешь?

– Посмотрим.

Ему хотелось, чтобы она поскорей легла и уснула. Хотелось сказать всем: отстаньте от нее, у нее только что мать умерла! Но как скажешь да и кому, если из каждого угла только и слышно: «Мам! Мам! Мам!» Впрочем, Климов уже кое-что придумал и даже принял меры. Жаль, что к этому дню не поспел.

Они покормили и уложили детей, поели сами, вымылись под душем… После больницы ужасно хотелось вымыться. Климову казалось, что липкий, жирный запах смерти пристал к нему навсегда, забрался в ноздри, и ничем его оттуда не вытащишь. Но не стал жаловаться, понимая, что Лине пришлось еще хуже. Он-то хоть рядом стоял, а она сидела на этой ужасной больничной койке, взбивала подушки, держала руку умирающей, похожую на желтую птичью лапку…

– Мне надо позвонить отцу, – сказала Лина, когда они наконец остались наедине.

– Может, завтра?

– Нет, сейчас самое время, там же восемь часов разницы.

Она позвонила и выяснила, что он в Лос-Анджелесе на съемках. Разгар рабочего дня. Но он прервал съемку, чтобы поговорить с ней.

– Папа, Неля умерла.

– Хочешь, я приеду?

– Нет, не надо, у меня все под контролем. Лучше приезжай на мою свадьбу.

– А у нас намечается свадьба?

– Прости, столько всего навалилось, я тебе даже не сказала…

Отец забросал ее вопросами.

– Он хороший, – отвечала Лина, – любит меня… Бизнесмен. Нет, средней руки, и мне это нравится. У него дочка есть… Хорошая, моему Витьке ровесница. Может, когда-нибудь и на их свадьбе погуляем… Пап, я тебе еще позвоню, а сейчас я прямо с ног падаю… Я только про деньги хотела спросить и про квартиру Корсаковой. По-хорошему, ее надо было бы государству отдать под музей. Но я не знаю… Мы дом купили на Можайском шоссе. Приедешь – увидишь. Страшно дорогой, но Климов купил. В долги влез.