Возраст третьей любви

По правде говоря, Юра надеялся, что Оля все почувствует, как всегда чувствовала его желания, и уйдет сама. Ну не мог он сказать ей: уходи! И ненавидел себя за то, что, ничего не собираясь от нее скрывать, все-таки не может просто сказать: уходи, пожалуйста, не могу я больше притворяться. Дни шли за днями, тянулись невыносимой чередой, Оля все так же смотрела на него ожидающим, непонятным взглядом, все так же не спрашивала ни о чем – и молчала.

При этом, даже не зная, в чем дело, она не могла не понимать, что с ним что-то случилось. Этого невозможно было не заметить хотя бы потому, что Юра прикоснуться к ней не мог ночами… Оля ложилась у стенки, как всегда, он слышал ее тихое дыхание, лежа на краю кровати, знал, чего она ждет – а чего она могла ждать ночью от мужа? – и мечтал только о том, чтобы поскорее заснуть, сначала провалиться в темную яму, а потом, может быть, увидеть Женю во сне…

Однажды Юра проснулся от того, что почувствовал завитки Жениных волос на своих пальцах – он любил вдевать пальцы в эти светлые колечки на ее лбу… Показалось во сне, что сделал ей больно, неловко дернув рукой. Он хотел поцеловать ее, погладить – и проснулся, касаясь ладонью жестких Олиных волос.

Юра невольно отдернул руку, даже зубами скрипнул – и понял, что больше молчать невозможно.

– Оля, – глядя в потолок, сказал он, – я уеду пока. Возьму отпуск, в Москву съезжу.

– Ты больше не вернешься, Юра?

В ее голосе звучало какое-то странное спокойствие, и краем глаза он заметил, что лицо у нее совершенно непроницаемое, как маска Будды.

– Вернусь, – помедлив, ответил он. – У меня же работа. Прости, что так все… Я люблю другую женщину и ничего не могу с собой поделать.

– Ты с ней хочешь увидеться в Москве?

Голос звучал по-прежнему: без интонаций.

– Нет, – усмехнулся Юра. – Я не для того еду, чтобы с ней увидеться. Я все равно не смогу с ней жить. Но и без нее не могу. Потому с тобой так… Прости меня.

– Мне не за что прощать тебя, Юра, – сказала она. – Я с тобой узнала такое счастье, что теперь на всю жизнь хватит. А ты сам решай, что тебе делать.

Если бы он мог решить! Это было труднее, чем оперировать при свечах в Ткварчели или сказать завотделением: «Лучше увольняйте»…

– Я вернусь, – повторил Юра. – Я все равно не смогу…

Сидели за столом уже часа два, отмечая окончание Юриного отпуска. Давно работал вхолостую телевизор, кем-то включенный вначале; никто не обращал на него внимания.

– Это, Юр, трудно объяснить, – сказал Годунов, с треском откручивая пробку на очередной водочной бутылке. – Конечно, у вас в МЧС и зарплата, и вообще… Но не могу я из Красного Креста уйти, вот не могу, и все. Не хочу!

– Почему же трудно объяснить? – улыбнулся Гринев. – Ты уже и объяснил.

– Это, может, тебе такого объяснения достаточно, – улыбнулся в ответ Борька. – А жены – они, знаешь, что-нибудь вразумительное любят. А что я ей мог сказать, когда столько наших ушло? И в МЧС же, не в бизнес, в те же спасатели. А я сижу как дурачок блаженный, за спасибо, вместе с другими такими же шизиками. Ну, и она, конечно…

Юра уже не помнил, с чего начался разговор о Борькином разводе. Во всяком случае, не он его завел – ему сейчас только такого разговора не хватало! Но не скажешь ведь…

– Так что ж ты меня к себе зовешь? – подначил он, пытаясь переменить тему. – Блаженным считаешь или шизиком?

– Так ведь я ж тебе не жена! – хмыкнул Борька. – Чего мне тебя блаженным считать? А зову, потому что… Да как же мне тебя не звать, Юра! На тебя же утром только глянешь – как ста граммами похмелился, ей-Богу! Прям даже забываешь, сколько сволочей кругом… И тебе ж в самом деле объяснять ничего не надо. Насчет Красного Креста того же… Ну, хочется мне работать там и тогда, когда государственная медицина не может или не хочет оказывать помощь! Что я теперь, каждому должен Женевскую конвенцию зачитывать?

– Мне уж точно не должен, – усмехнулся Юра. – Я это еще в Абхазии не хуже тебя понял.

– Так за чем же дело стало? – радостно воскликнул Борька и тут же заговорил быстро, убеждая: – Давай переходи к нам, и все дела! Мы, между прочим, не такие уж бедные родственники. Скажи, Андрюха? – обернулся он к хозяину дома, тому самому подольскому радиолюбителю, с которым когда-то вместе летали в Ленинакан. – Насчет зарплаты, конечно, это да… Но на все, что нужно, деньги находим будь-будь! Банки дают, фирмы всякие, фонды, если попросить правильно. Что ж, не люди кругом, что ли? Немцы реанимобиль вон какой подарили, три штуки всего таких в Москве! А ведь с чего начинали, ты вспомни только Армению! Разве сравнить?

– Да что ты меня убалтываешь, как девочку? – Юра с трудом сдерживал улыбку, глядя в Борькины круглые глаза. – Говорю же: много разных обстоятельств…