Возрастной шовинизм (декабрь 2007)

Дома этого теперь уже нет: его снесли несколько лет назад, а мой старый Зачатьевский переулок переименован в улицу какого-то Дмитриевского. Что это за Дмитриевский - я понятия не имею. Был в ХVIII веке знаменитый актер Дмитриевский, игравший в первом русском драматическом театре, но, разумеется, не о нем речь. Просто хотели стереть следы религиозных предрассудков - вот и нашли какого-то захудалого ревдеятеля Дмитриевского. Официальная аргументация была, между прочим, такая: «Может, там девушки живут, и вдруг - такое неприличное название!» Блюстителей целомудрия почему-то не смущало наличие в той же окрестности еще двух Зачатьевских переулков - 2-го и 3-го, в которых тоже могли оказаться девушки…

Помню - летом 1941 года после одной из первых бомбежек Москвы я увидел на Таганской площади стену, оставшуюся от разрушенного дома. Внизу были развалины, а от комнаты второго этажа сохранилась до того времени скрытая от посторонних взглядов, а теперь бесстыдно обнаженная внутренняя сторона стены. На обоях отчетливо выступали пятна - следы вещей, годами висевших на этой стене или стоявших около нее, так что обои в этих местах не выцвели. Я подумал тогда: вот все, что осталось от чьей-то жизни, быть может, оборванной в эту ночь немецкой бомбой, - пятна на обоях. Люди, с их сложными отношениями, делами, чувствами, мыслями, их болезни, их праздники, их любовные игры и ссоры - все перешло в двухмерное пространство стены с грязными обоями, от всего осталось только это незамысловатое отражение их жизни.

Через тридцать с небольшим лет мне довелось испытать нечто подобное в отношении прошлой жизни моей и моих близких. В начале 70-х годов я был поблизости от своего отчего дома с двумя знакомыми и предложил им взглянуть на это здание, казавшееся мне современником допожарной Москвы. Мы пошли. И неожиданно оказалось, что моего дома больше нет. Место, где он стоял, закидали землей, так что не осталось даже углублений, которые соответствовали бы нашим комнатам.

Небольшое ровное пространство земли сбоку от тротуара - и все. И очень странно. И очень грустно. Вот в этом объеме, заполненном теперь только воздухом, двадцать лет протекала моя жизнь, жизнь моих родителей и сестер. Здесь родители умерли… И только небольшой участок замусоренной земли, еще ничем не занятый и даже травой не поросший (видимо, дом снесли совсем недавно), остался материальным напоминанием всего этого. И лишь в моей памяти существуют картины этого недавнего бытия…

А за полвека до того в теплое время года я играл под окнами нашего дома в дождевых лужах и ручьях.

Переулок наш, кривой, как и почти все московские улицы и переулки, начинается у Остоженки (в 1935 г. ее переименовали в Метростроевскую) и кончается на набережной Москвы-реки. Набережная наша была земляная и летом покрывалась зеленой травкой, как и все московские набережные тех лет, кроме небольших участков около храма Христа Спасителя и Кремля. По приказу Сталина в середине 30-х годов все реки, речушки и Канава получили роскошное гранитное оформление.

В 1945 году в Дрездене и Вене я с удивлением увидел зеленые берега Эльбы и Дуная и с еще большим удивлением отметил отсутствие в этих красивых городах, утопающих в зелени, того контраста между богатыми и бедными кварталами, между центром и окраинами, тех трущоб, о которых мне столько твердили в школе. Оказывается, именно в Москве были подлинные контрасты между показной, декоративной роскошью гранитных набережных, новых мостов, станций метро, перегруженных бронзой и мраморами, несколькими новыми домами в центре и теснотой уродливых и обветшалых домишек, в которых теснились девять десятых пятимиллионного города. Вообще только в России видел я такие безобразные условия жизни людей.

Весной во время паводка река часто выходила из берегов и затопляла нижнюю часть переулка, но до нас вода не доходила (мы страдали только от летних ливней, затоплявших наш полуподвал). Летом ребята купались без всяких купален, оставляя одежонку прямо на берегу.

Через реку был частный перевоз. За несколько копеек перевозчик в одновесельной лодке доставлял людей от 1-го Зачатьевского к Бабьегородскому переулку в Замоскворечье. Мы с мамой всегда пользовались перевозом, когда нам надо было попасть в Замоскворечье. Чуть пониже нашего переулка на реке была плотина, предохранявшая Канаву от пересыхания. По плотине мы с Юркой Колосовым переходили на остров, когда шли в 19-ю школу.