Возрастные особенности национальной паранойи [СИ]

Фрай Макс ВОЗРАСТНЫЕ ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ ПАРАНОЙИ

Да, я тоже о башне, ничего не попишешь: порой информационный повод больше похож на информационный лом, против которого, как известно…

Hy да ладно.

У меня дома телевизор существует на правах необходимой, увы, приставки в видеомагнитофону. Поэтому о пожаре в Останкино я вполне мог бы не знать до сих пор — если бы не ежедневное хождение в вэ-вэ-вэ. Источником информации стал для меня ЕЖЕ-лист, причем я застал самое начало кризиса: когда про пожар в Останкино мои респонденты еще не знали, а могли оперировать лишь фактами: центральные телевизионные каналы отрубались один за другим без предупреждения. Зловещая тень «Лебединого озера» дрожала в разреженном воскресном воздухе; слова «путч», «переворот» и «диктатура» сами просились на язык.

И смех, и грех.

У меня на кухне в это время (ради чистоты социологического эксперимента уточню время: около шести вечера, то есть самое начало пожара в Останкино) обретались человеческие существа разного возраста и пола в количестве четырех душ. Я — человек недобрый и любопытный, типичный экспериментатор: заглядываю на кухню и мрачно говорю им: «А вот попробуйте-ка включить телевизор!»

Включили. Там, ясное дело — ничего. Человеческие существа в шоке. «Путчи», «перевороты», «диктатуры» и «лебединые озера» начинают сновать по кухне — того гляди, будут произнесены вслух, а потом и вовсе материализуются, превратятся в причудливых злобных козявок, в точности как иностранные слова под «Шляпой волшебника», и разбегутся по темным углам пугать моих немногочисленных нежных тараканов…

И тут один из присутствующих, матерое человечище двадцати с небольшим лет от роду говорит обеспокоено: «С башней что-то случилось, что ли?» Его приготовились было поднять на смех, но я, восхищенный столь внезапным проявлением пророческого дара, подтвердил: да, все правильно, именно с башней и случилось. Через полчаса, внимательно прослушав несколько репортажей «Эха Москвы», мои гости с некоторой даже неохотой признали, что никакого «пучта» нет и тут же с энтузиазмом принялись обсуждать, что ситуация для такового, что ни говори, сложилась идеальная. До конца я не дослушал: скучно, да и дела какие-то нашлись…

Однако от «думок» (не называть же обрывочные, фрагментарные коротенькие мысли «размышлениями») на актуальную тему избавиться было не так-то просто. Как и любое другое ЧП, пожар в Останкино стал поводом лишний раз поставить диагноз: несколько поколений наших сограждан одержимы паранойей, неконтролируемым страхом перед государством, пьянящим предчувствием, что «скоро у нас отнимут свободу», как будто свобода — это леденцовый петушок на палочке. Я не зря вспомнил про леденцовых петушков: нет ничего инфантильнее этого нашего потаенного страха перед государством, слишком уж похож он на страх расшалившихся школьников: «щас мамка с работы придет ой, что будет!»

Несколько поколений взрослых и разумных граждан России застряли в параноидальном ожидании «мамки», которая вот-вот должна «прийти с работы» и устроить всем «а-та-та» — в этом отношении мы очень похожи на пожарных, которые должны бы были бороться с огнем, да вот застряли в останкинских лифтах. Сейчас, когда их наконец обнаружили и эвакуировали, это сравнение, надеюсь, не покажется вам слишком кощунственным.

Нас, впрочем, не обнаружат и не эвакуируют. Застрявшим в собственном страхе придется выкарабкиваться на волю самостоятельно. Кто не выкарабкается, будет считаться пропавшим без вести. Так вот.

Однако вот ведь какое дело. Возвращаясь к эксперименту, который я поставил над своими гостями, напоминаю: самый младший из нас даже не вспомнил про путчи-перевороты. Добрый знак, славный повод заметить, что вот уже выросло первое поколение людей, которых не нужно водить ни по каким пустыням; их глупости, ошибки и просчеты — это уже глупости, ошибки и просчеты цивилизованных и здравомыслящих людей. Когда их станет больше, чем нас, все будет хорошо, поскольку мир всегда таков, каким мы хотим его видеть…

Впрочем, это уже совсем другая история.