Возрождение

С хриплым рычанием Славка бросается – с отжима, непредставимо быстро для обычного человека. Пинок в живот швыряет его обратно в размешанную снеговую жижу.

– Медленно, плохо, очень плохо – убит! – Каблук рушится на лицо, но лишь разбивает губы. – Еще раз! Быстро! Или понравилось валяться в грязи?!

Славка уже не рычит – он яростно визжит, но бросается не совсем вперед, чуть в сторону, и начинается быстрый страшный танец…

Мальчишка с вывернутой рукой сгибается к ногам Северина – нож лежит в снегу.

– Проси, чтобы отпустил!

Рука уходит совсем непредставимо – через затылок почти на лоб, связки хрустят. Перед глазами алый туман, уже даже не боль, а что-то неясное и страшное.

– Проси! Ну?!

Вместо просьбы о пощаде Славка вслепую вцепляется зубами в бедро Северина – через ткань теплых штанов, через егерское белье. И не размыкает челюстей даже от ударов по голове…

Холодный водопад сверху. Славка размыкает веки и бормочет в лицо Северина:

– Убью…

Короткая ухмылка:

– Пока не сможешь. Вставай. Ты молодец, Славка.

Мальчишка встает и ухмыляется в ответ. Северин тихо говорит, глядя ему в лицо:

– Тебе сейчас кажется, что справедливости на свете нет, что над тобой измываются бесчувственные чудовища и что ты буквально вот-вот умрешь от тоски и усталости. Может быть, тебе даже хочется пойти в тихий уголок и повеситься. Застрелиться ты пока, наверное, боишься, хотя поверь – смерть от пули в голову намного легче и быстрей, чем в петле. Но вот что, слушай: это все пройдет. А справедливость – это ты.

– Я? – коротко и серьезно спрашивает Славка. Северин чуть приподнимает верхнюю губу в ухмылке:

– Ты, ты. И чтобы ее – справедливость – возродить и поддерживать, ты должен быть умелым, хитрым, умным, сильным, безжалостным и решительным. Иначе справедливости и на самом деле не станет, потому что банды и безумцы перебьют нас… – Он обводит взглядом всех неподвижно стоящих на снеговом ледяном ветру мальчишек и повышает голос: – Мы бесчеловечны, это верно. Вернее, умеем быть бесчеловечными. Но бесчеловечность сама по себе – это наркотик. Он дает яркое пламя, массу ощущений и чувств… а потом быстро и начисто выжигает душу, и становится скучно и незачем жить. И даже бесчеловечность приедается бесчеловечному бессмысленно. Когда же наркотик применяют во время операции – он спасает жизнь. Такова же и наша бесчеловечность. У нее есть Цель. Цель, которая больше любого из людей, уцелевших на планете, настолько же, насколько мы сами больше любого из нелюдей. Кто-то скажет о нас: «Их цель выжить». Это глупость или ложь. Или глупая ложь. Цель выжить есть и у людоеда, более того – это его главная и единственная цель. Кто-то скажет о нас: «Их цель властвовать». Но и это нелепость. Власть в наших руках и без этого. Если бы мы хотели властвовать, мы бы властвовали. А мы защищаем, оберегаем, лечим, учим и принимаем в свои ряды новых, которых учим тому же. Наша Цель – новый мир. Мир без бесконечного повторения пройденного. Мир новых людей. Отборных людей из отборного материала. Что такое отборный человек?

И мальчишки откликаются – перекличкой:

– Не лгать!

– Всегда говорить «За мной!», а не «Вперед!».

– Любить Отечество больше себя!

– Знать! Уметь! Верить! Делать!

– Быть, а не казаться!

– Если делать, то невозможное!

– Помнить, что жизнь на время, честь – навечно!

– Не отступать и не сдаваться!

– Уметь больше всех, учить этому всех!

Северин кивает. И поворачивается лицом к снегу:

– За мной… бегом… марш!

* * *

– Мам! – Борька надрывается, глядя в лицо матери, стоящей посередине солнечного, хорошо знакомого коридора. Та улыбается грустно и любяще. – Мам, иди сюда! Мам, я тебя прошу, я тебя умоляю!

– Борь, я не могу, – качает головой женщина. – Ты же сам повесил эту табличку.

Борька резко оборачивается. На двери его комнаты – висит табличка «Без разрешения не входить», на ней изображен ухмыляющийся череп с перекрещенными костями.

– Мама… мамочка… – шепчет Борька. Он почему-то не может сойти с места, хотя до матери – всего пять шагов, их можно преодолеть в два прыжка. Всего два прыжка! – Мам, иди сюда…

– Я не могу, – снова печальное покачиванье головой. – Помнишь, какой был скандал у школьного психолога? Тебе было нужно, чтобы тебя уважали. Я подписала бумаги. Я не могу туда войти.

– Я сниму ее! – отчаянно кричит Борька. Бросается к двери, срывая ногти, пытается снова и снова содрать табличку с ухмыляющимся черепом (он очень гордился, что у него на двери такой прикольный рисунок…). – Мама! – оглядывается через плечо. – Мам, не уходи! Подожди! Я ее сниму! Ну же, гадина!!! – Он бьет кулаком, но табличка словно бы вросла в дверь. И череп ухмыляется приглашающе-весело. – Мамочка, родненькая, прости! – истошно кричит мальчик и снова оборачивается, чтобы не прыгнуть, а проползти эти пять шагов на коленях…

Поздно. В коридоре нет матери. Борька холодеет, узнавая этих людей. Только сейчас вместо лиц у них – просто черные ямы.

– Нам разрешение не нужно, – хихикает первая безликая фигура. И протягивает руки.

– А-а-а!!!