Возрождение

Но постепенно все наладилось. Мальчишками занимались профессионалы, кроме того, Сенька подсознательно всем сердцем стремился быть настоящим мужчиной, потому что в его понимании это связывалось с отсутствием измучившего его страха, спокойствием, умением защитить себя и ту же маму. Конечно, в мирное время сделать из него мужчину вряд ли получилось бы – просто потому, что ему всегда было куда отступить. Сейчас оставалось лишь стиснуть зубы, терпеть и стараться. Романов снова и снова удовлетворенно убеждался, что мальчик втянулся, и это подтверждали воспитатели и тренеры. Атлетом Сеньке стать не светило – не то физическое сложение, но он оказался быстр в реакциях и при этом осмотрителен, очень сообразителен, любил животных и умел завязывать с ними контакты. Единственное, что беспокоило, – у мальчишки была аллергия на фруктовые сахара, и это могло ему закрыть путь в витязи. Но так далеко Романов пока что не заглядывал…

Решение взять Есению с собой – уже как полноправную жену, но при этом и как специалиста – Романов принял и менять не собирался. Сеньку он хотел оставить. Но потом решил, что все-таки имеет право и его взять с собой.

Именно как лицеиста.

* * *

Женька Белосельский ждал в кабинете – спал, сидя в кресле у входа, но, едва Романов начал открывать дверь, тут же открыл глаза, не сделав больше ни одного движения. На коленях у него лежала папка со сводным ночным докладом, Женька придерживал ее правой рукой, затянутой в черную перчатку. После памятного боя у Камень-Рыболова руку Женьке удалось спасти, она действовала, но постоянно очень сильно мерзла. Кроме того, Романов подозревал, что Белосельский втайне гордится этой перчаткой. Женька сильно вырос – физически вырос, внешне это был уже не напуганный мальчишка, спасенный Романовым на набережной, и даже не упоенно играющий в секретного агента подросток, а рослый, плечистый и спокойно-уверенный скорей уже юноша. Еще более вырос он морально. Но вот такие маленькие странноватые приметы детского тщеславия в нем оставались, и Романов был немного рад этому. Потому что не мог отделаться от мысли, что Женьке, в сущности, следует учиться в десятом, а то и в девятом классе.

Потом он, уже привычно, бросил взгляд на рукава Женьки…

Не столь давно решено было принять для только-только зародившихся вооруженных сил старую императорскую систему званий и одновременно восстановить гражданскую Табель о рангах. Обшлага рукавов Женькиного армейского свитера украшали серебряные звезды и лычки – две звезды и две лычки коллежского советника, полковника по военным аналогиям. Практически все были уверены, что такое высоченное звание для совсем молодого парня связано с его адъютантством при Романове.

О Черной Сотне мало кто знал. И еще меньше было тех, кто знал ее руководителя.

Но сейчас Романова интересовал вопрос, который не касался никаких военных или разведывательных дел. Поэтому, принимая у Женьки папку, он спросил:

– Ты ведь женат?

– Ну да, конечно, – кивнул Женька. Следует сказать, что он был не просто «женат» – во-первых, Маринка уже пару месяцев ходила беременная, а во-вторых – с Белосельскими жил Витька. Тот самый мальчик, спасенный из клиники трансплантологии, – ему удалось выздороветь и выжить. Сейчас ему было десять, и фамилию ему Белосельские дали свою – «природной» он не помнил, как не помнил почти ничего из прежней жизни, стресс оказался слишком велик.

– Жень, а как вы женились? – задал Романов вроде бы идиотский вопрос. Но Женька понял его смысл сразу – и слегка смущенно пожал плечами, тонкий шрам на щеке покраснел:

– Но… в сущности, никак. Нет, правда. Живем просто вместе, записаны в местной переписи как семья. А если вы про обряд – то ничего не было такого. И даже не играли свадьбу.

– Не годится. Совершенно не то, – вздохнул Романов, усаживаясь за стол и открывая папку. Уже глядя в нее, попросил: – Жень, найди и пригласи ко мне Жарко. Надо кое-что срочно разработать. Очередную традицию.

* * *

У художника, который рисовал картины для Думы, был неуживчивый характер, что Романов понял еще во время первых встреч, и смешная фамилия Лисичкин, а вот ее Романов узнал позже. До того, как все ЭТО началось, еще совсем молодой парень просто-напросто нищенствовал. То, как он рисовал, начисто никому не требовалось. А рисовать иначе он не умел.

Когда Романов увидел его первую картину – ту, где были серый берег и мертвые киты, – то она ему просто понравилась. Что Лисичкин талантлив, он понял позже, когда всерьез переговорил с художником и посмотрел его работы. Он оперировал именно этим критерием: «Мне понравились ваши работы».