Возрождение

— Ох, Миша… и попросила бы тебя не ввязываться в это дело, так уже ввязался. Что ж теперь… ну и девку выручать надо.

— Так она жива?

Кэсси погрозила мне пальцем.

— Миша, ты надеешься, что сумеешь перехитрить старую Кэсси? Как говорили древние, «делай что должно — и будь, что будет».

В общем, разговор этот мало что прояснил. О судьбе Леночки старая ведьма так толком ничего и не сказала, единственное, что я понял — эта судьба пока не определена, и от моих (в том числе) действий зависит, удастся мне вернуть её живой и относительно здоровой, или же придётся доставить папе Друзову что-нибудь из вещей его навсегда покинувшей этот мир дочурки. Проклятье, самое противное, что видения Кэсси — даже когда они относительно конкретны, что бывает нечасто — напрочь лишены однозначности. Она вполне могла бы заявить, что девушка уже покинула этот мир. И это будет абсолютно точным, профессиональным заключением. Только толковать эту фразу можно по-всякому.

И вот теперь мне надо встретиться с Денисом, который и сам по себе не подарок, а уж если обращаться к нему с просьбами… не любит он этого. Дядя Фёдор, помнится, в тот раз что-то от Дениса хотел, но так и ушёл несолоно хлебавши. Как ни странно, ушёл без обиды, чему я тогда несказанно удивился. В конце концов, если искатель… Я не говорил? Ну, дядя Фёдор себя называл «искателем», не в честь журнала, а в том смысле, что наша основная задача в любом деле — бороться и искать, найти и не сдаваться. Если первый, второй и последний лозунг я вполне понимаю, то вот с третьим как раз может выйти облом-с. У дяди Фёдора, насколько мне известно, неудач не было. Ну… таких, чтобы клиент остался полностью неудовлетворенным. Недовольство — это было. Отказ платить — сталкивались. К последним проявлениям несовпадений в позиции работодателя и исполнителя дядька относился философски. Но задача выполнялась всегда. Если мне придётся привезти Друзову, скажем, колечко дочери и сведения о том, что её более нет среди живых (в определенных ситуациях и это — не окончательный приговор), я буду считать, что работа выполнена. В общем, теперь я и сам «искатель». Начинающий. Так вот, если искатель обращается за помощью — особенно к такому, как Денис — это означает, что дело у него по-настоящему важное. Некрасиво это как-то — отказывать искателю. Подленько.

О Денисе и своих с ним взаимоотношениях дядька рассказывал много и охотно, и позже его пофигистское отношение к полученному отказу я уже воспринимал как само собой разумеющееся. Но осадочек-то остался.

В общем, на кнопку звонка у Денисовой двери я нажал не в самом лучшем расположении духа. Мокрый, як цуцик, на душе муторно после беседы с Кэсси, да и ожидания от предстоящего разговора не самые радостные.

Дверь распахнулась. На пороге стоял высокий блондинистый мужик. В одних трусах. Босиком. И был он пьян в дымину… в лоскуты… в стельку… в общем — до полной потери восприимчивости. Вообще говоря, с позиции любой девчонки, Денис — парень красивый. Как и с позиции некоторых особо «современных» парней. Телосложение изящное, глаза пронзительно-голубые, пальцы как у пианиста, черты лица из серии «был бы ты бабой — какая это была бы баба!», но без ярко выраженной голубизны. Правда, сейчас Денис выглядел паршиво.

— П-привет, — он добрую минуту таращился на меня, затем икнул. — Ты хто?

— Я друг…

Договорить он мне не дал.

— Д-друг? Это класс! Эт-то просто суп-перски… — в обычное время Денис не заикался, но сейчас, очевидно, даже короткие слова представляли для него определённую проблему. — Мне об-бязательно нужен д-друг! Ты, з-заходи, д-друг!

Он повернулся ко мне спиной и направился в комнату.

Я один раз видел, как Денис двигался. Избави меня боже от такого спарринг-партнера, и неважно, пойдёт ли речь о холодном оружии, банальных кулаках или о пистолете. Никаких шансов. Двигался он тогда плавно и неуловимо-быстро, словно ртуть, перетекая из одной позы в другую. Перетекал он и сейчас, только по стеночке. Добравшись до глубокого кресла (на вид — цены неимоверной), хозяин квартиры слился в него, приняв несколько странную, но достаточно устойчивую позу.

— Садись, д-друг! Наливай! — он указал на стол, заставленный батареей бутылок с разноцветными этикетками. Пустых.

— Я вот д-думаю, д-друг, какое в-вино тут сам-мое лушшее? Вот эт-то сам-мое, как щитаешь, д-друг? — он поднял бутылку Amontilliado Cherry, великолепного испанского хереса восьмилетней выдержки, наклонил её над бокалом. Увы, в бокал упало лишь несколько капель. Он грустно посмотрел на пустую посуду и вздохнул. Взял другую бутылку — Markiz De Riscal, тоже испанское, примерно того же класса. — П-пусто, д-друг. Везде п-пусто. А я так и не п-понял, какое тут само-само-самое…