Возрождение

Натруженные титаническим трудом руки ноют несносно: они не знали пощады ни дня. Мои руки творят как руки Бога! «Некрепко любим то, что плохо зримо. – Я улыбнулся ночи. – Донна зрима ясно и Бог отчетливо зрим. К утру рукам будет полегче». Благословенный сон снизошёл на моё скромное лежбище…

Двадцать лет спустя провидение снова призовёт меня в Сикстинскую капеллу. Мне предстоит сотворить для неё колоссальную по размеру и размаху фреску «Страшный суд». Я опять обойду путь иконографии традиционной. Пять лет жизни станут годами вдохновенной работы. Людское скопление, где праведников едва ли можно отличить от грешников. Людская нагота, как телесная, так и духовная… Когда человек более всего уязвим? Когда он наг. И всё это племя людское – оно от Бога и пред Богом… И каждому человечищу здесь уготовано держать ответ за свои деяния, за чистоту дарованного ему лика.

Я стану воплощать замысел под шепот стихов Данте. У меня превосходная память и я, читая «Божественную комедию», не единожды, смог запомнить текст без изъянов. На фреске появится сам Данте Алигьери – человек большой и гордой души, отмеченный суровой судьбой, изгнанник сострадающий, мятежный, скорбящий и радостный. Я буду восхищаться им, увидев его в полный рост. Живое сердце может накрепко соединить людей, разделённых временем. Моё сердце найдёт в прошлом великого флорентийского поэта.

Я говорю о Данте: не нужны
Озлобленной толпе его созданья, —
Ведь для неё и Высший Гений мал.

Будь я, как он! О, будь мне суждены

Его дела и скорбь его изгнанья, —
Я б лучшей доли в мире не желал!

В 55 меня объявят мятежником, и я укроюсь в горах и лесах Сполето среди отшельников. Именно там, в Монтелупо, обрету устойчивый мир внутри себя. Вскоре меня помилуют, и я вновь вернусь в Рим…

Я родился в горах Тосканы, в небольшом городке Капрезе. Провидение подарило мне особое детство в местечке Сеттиньяно[8]. Подрастал в чужой семье, моей кормилицей стала жена камнетёса. Первая музыка, что я запомнил и полюбил, – звуки распила и рубки камня. Их я впитывал с грудным молоком, ими пропитался насквозь. Первыми моими игрушками были осколки мрамора и резцы.

Жизнь дала мне всё необходимое – вначале три года ученичества в мастерской Доменико Гирландайо, потом я был замечен Лоренцо Великолепным. Попав в его школу, учился скульптуре и ваянию у Бертольдо ди Джованни, ученика и помощника самого Донателло. После кончины благодетеля вернулся в отчий дом и вскоре получил заказ на статую Геркулеса. Я исполнил его и принёс отцу первые трудовые деньги.

Всю дальнейшую жизнь я смогу поддерживать деньгами отца и братьев. Меня сочтут нелюдимым. Не это главное. Важно лишь то, что всю долгую жизнь я буду заниматься делом, без которого себя не мыслю. Бог станет мне опорой, и потому меня не сломят ни происки недоброжелателей, ни завистники, ни откровенная клевета, ни непонимание, ни поругание моих творений.

А мрамор я буду обрабатывать не так, как принято. Вытачивать скульптуру со всех сторон? Нет, не моё это! Я чувствовал с детства, где лицо камня, и то, что скрыто за ним. Потому, ещё в юности, мне пришло в голову ваять, извлекая фигуру из каменной толщи. Вот так, с лица, углубляясь в мраморную твердь, можно без искажений высвободить из камня изначально скрытый в нём образ.

И высочайший гений не прибавит
Единой мысли к тем, что мрамор сам
Таит в избытке…

В работу буду вкладывать всю свою неуемную страсть, полёт воображения, терзающую меня боль и величайшую силу земной любви. Усердно работая, я достигну совершенства настолько, что смогу изображать невозможное – свет человеческой души.

Леонардо да Винчи. Учебный рисунок «Давида» Микеланджело, бумага, Королевская библиотека в Виндзорском замке, Лондон, Англия. (Royal Library, Windsor).

Рим дал мне всё! Мне было двадцать три года, когда, благодаря поручителю банкиру Якопо Галли, я получил потрясающий заказ на «Скорбящую Мадонну». Это он написал обо мне: «Я ручаюсь, что названный Микеланджело закончит названную вещь «Скорбящая Мадонна» в течение года. И это будет лучшим мраморным изваянием, которое Рим сможет показать в настоящее время. И ни один художник в наши дни не сможет сделать что-то более совершенное». Мог ли я подвести его, мог ли не оправдать столь огромное доверие? И появилась «Пьета» в человеческий рост – Дева Мария с мёртвым Христом на руках. Лишь на этой скульптуре, вдоль пояса, стягивающего грудь Богоматери, я написал своё имя.