Возрождение

Дож обычно был агентом, а в исключительных случаях и хозяином Совета и Сената; его великолепие намного превосходило его власть. При появлении на публике он облачался в роскошные одежды и был усыпан драгоценными камнями; только на его официальном чепце хранилось драгоценностей на сумму 194 000 дукатов ($4 850 000?).19 Венецианские художники, возможно, научились у него великолепным краскам, которые струились с их кистей; некоторые из их самых блестящих портретов изображают дожей в официальных одеждах. Венеция верила в церемонии и показуху, отчасти для того, чтобы произвести впечатление на послов и гостей, отчасти для того, чтобы привести в трепет население, отчасти для того, чтобы придать ему пышность вместо власти. Даже догаресса получала пышную коронацию. Дож принимал иностранных сановников и подписывал все важные государственные документы; его влияние было повсеместным и постоянным на протяжении всего срока пребывания в должности среди лиц, избираемых на год; теоретически, однако, он был всего лишь слугой и представителем правительства.

Длинная и яркая череда дожей прошла через всю венецианскую историю, но лишь немногие из них оказали влияние на характер и судьбу государства. Несмотря на угасающее красноречие Томмазо Мочениго, Большой совет выбрал его преемником экспансиониста Франческо Фоскари. Вступив на престол в возрасте пятидесяти лет, новый дож за тридцать четыре года правления (1423–57) провел Венецию через кровь и смуту к зениту ее могущества. Был побежден Милан, завоеваны Бергамо, Брешия, Кремона, Крема. Но растущее самовластие дожа-победителя вызвало ревность Десяти. Они обвинили его в том, что он добился своего избрания с помощью подкупа; не сумев доказать это, они обвинили его сына Якопо в изменнической связи с Миланом (1445). Под муками колесования Якопо признал или притворился виновным. Его сослали в Румынию, но вскоре разрешили жить в окрестностях Тревизо. В 1450 году был убит один из инквизиторов Десяти; в преступлении обвинили Якопо; он отрицал свою вину даже под жестокими пытками; его сослали на Крит, где он сошел с ума от одиночества и горя. В 1456 году его вернули в Венецию, снова обвинив в тайной переписке с миланским правительством; он признал это, был замучен до смерти и возвращен на Крит, где вскоре умер. Старый дож, стоически переносивший опасности и ответственность долгой и непопулярной войны, сломался перед этими испытаниями, которые не смогло предотвратить все его достоинство. В восемьдесят шесть лет он стал не в силах нести бремя своей должности; Большой совет низложил его с пожизненной рентой в 2000 дукатов. Он удалился в свой дом и там, через несколько дней, умер от разрыва кровеносного сосуда, когда колокола кампанилы возвестили о вступлении в должность нового дожа.

Победы Фоскари вызвали к Венеции ненависть всех итальянских государств; ни одно из них не могло больше чувствовать себя в безопасности, находясь рядом с ее властью. Против нее было создано десяток комбинаций; наконец (1508) Феррара, Мантуя, Юлий II, Фердинанд Испанский, Людовик XII Французский и император Максимилиан объединились в Камбрейскую лигу, чтобы уничтожить ее. Леонардо Лоредано (1501–21) был дожем во время этого кризиса; он провел народ через него с невероятным упорством, лишь частично раскрытым на его прекрасном портрете, написанном Джованни Беллини. Почти все, что Венеция завоевала на материке в результате столетней силовой экспансии, было отнято у нее; сама Венеция была окружена. Лоредано чеканил свои пластины; аристократия открыла свои скрытые богатства для финансирования сопротивления; оружейники выковали сто тысяч единиц оружия; и каждый человек вооружался, чтобы сражаться за остров за островом в, казалось бы, безнадежном деле. Венеция чудом спаслась и вернула себе часть материкового королевства. Но эти усилия истощили ее финансы и дух, и когда Лоредано умер — хотя впереди было еще пятьдесят семь лет Тициана и большая часть Тинторетто и Веронезе, — Венеция поняла, что зенит и слава ее богатства и могущества миновали.

IV. ВЕНЕЦИАНСКАЯ ЖИЗНЬ

Последние десятилетия пятнадцатого века и первые десятилетия шестнадцатого стали периодом наибольшего великолепия венецианской жизни. Прибыль от мировой торговли, которая заключила мир с турками и еще не подверглась серьезному сокращению из-за огибания Африки или открытия Атлантики, хлынула на острова, увенчала их церквями, обнесла каналы дворцами, наполнила дворцы драгоценными металлами и дорогой мебелью, прославила женщин изысками и украшениями, поддержала блестящую плеяду художников и вылилась в яркие фестивали гобеленовых гондол, масок для свиданий и журчащих вод, перекликающихся с песнями.