Возрождение

Как я сказал прежде — меня навещают всевозможные люди, но я, кажется, все время обнажаю их от наружной оболочки. Что в них есть хорошего? Какие их истинные качества? Обнажите меня — если бы я не был богат — кто бы и ради чего заботился бы обо мне? Стоит ли кто-либо чего-нибудь внутренне?

Почти ежедневно заглядывает та или другая из «дамочек», чтобы поиграть со мною в бридж или кто-либо из находящихся в отпуску, а также из беззаботных «нейтральных». Что за компания! Меня забавляет «потрошить» их. У замужней — Корали, нет абсолютно ничего, что могло бы очаровать, если отнять у нее окружение успеха и красивых вещей, маникюршу и косметичку, шляпы от Ребу и платья от Шанели. Она станет простоватым маленьким созданьицем с не слишком то стройными щиколотками, но самоуверенность, приносимая материальными благами, завораживает людей — и Корали привлекательна. Одетта, вдова — красива. У нее ум индюшки, но она тоже элегантно одета и окружена всем, что может подчеркнуть ее миловидность, а спокойная уверенность в успехе придает ей магнетизм. Она высказывает плоскости как откровения, она блещет и так очаровательна, что собеседник принимает сказанный ею вздор за остроумие. Она думает, что остроумна и ей начинают верить.

Одетту можно «распотрошить» лучше всех — она из тех, которые могут нравиться, даже благодаря одной только внешности. Алиса — разводка — симпатична, она нежна, женственна и вкрадчива, как сказал мне Морис, она самая безжалостная из них трех и ее труднее всего проанализировать. Но большинство знакомых каждого с трудом выдержат испытание, если обнажить их от всех земных благ и внешних привлекательных качеств. Не имеющими большой цены окажутся не только «дамочки».

О длинные, длинные дни и отвратительные ночи.

Спится теперь не очень то хорошо, благодаря выстрелам Берты с шести часов утра и налетам по ночам, но мне кажется, что я начинаю любить налеты, а прошлым вечером мы пережили замечательное испытание. Морис уговорил меня дать большой обед. Мадам де Клерте — личность, действительно, интересная, храбрая и приятная, Дэзи Ривен, «дамочки» и четверо или пятеро мужчин. После обеда мы сидели, куря и слушая игру де Воле; он действительно большой музыкант. Страхи всех успокоились и они вернулись в Париж. Убитых большое количество, «масса англичан, но чего же вы хотите? Нечего им было устраивать прорыв в пятой армии. А кроме того, в деревне слишком скучно и у всех нас есть тайный запас бензина. Если мы и будем принуждены бежать в последний момент, почему бы и не сходить в театр, чтобы провести время». Де Воле играл из «Мадам Баттерфлай», когда сирены возвестили о налете — и почти немедленно началась стрельба. На людских лицах теперь редко видно выражение страха — они привыкли к этому шуму.

Не спрашивая никого из нас, де Воле начал похоронный марш Шопена, это был поразительный момент — взрывы снарядов и ружейные выстрелы смешивались с величественными аккордами. Мы сидели, затаив дух, как бы зачарованные, лихорадочно прислушиваясь. Лицо де Воле преобразилось. Что видел он в полусвете? Он играл и играл, и казалось перед нами встала вся трагедия войны, вся суетность земных интересов, славы, величия и страдания. Стало тише — и он перешел на Шуберта и кончил играть, когда воздух пронизал сигнал «все спокойно». Все молчали и только Дэзи Ривен рассмеялась странным, полным почтения смешком. Она была единственной англичанкой среди присутствующих.

— Мы все настроены соответствующе, — сказала она.

А когда все они ушли, я широко распахнул окно и вдохнул темную, черную ночь. О, Боже! какой я бездельник.

Пятница.

Морис сделал новое предложение — он говорит, что я должен написать книгу. Зная, что я становлюсь невозможным, он думает, что я поддамся на удочку, если он достаточно польстит мне и, таким образом, не буду беспокоить его так сильно. Роман?

Исследование причин альтруизма? Что? Я чувствую, да я чувствую проблеск интереса. Если это могло бы отвлечь меня от самого себя. Я посоветуюсь с герцогиней — велю Буртону позвонить ей по телефону и узнать, могу ли я видеть ее сегодня. Иногда, между четырьмя и пятью, она берет получасовый отпуск, который посвящает своей семье.

Да. Буртон говорит, что она примет меня и пришлет за мной одну из своих карет Красного Креста, в которой я смогу держать ногу вытянутой.

Я склоняюсь скорее всего к научному трактату — исследованию альтруизма и философских тем. Боюсь, что напиши я роман, он будет пропитан моим отвратительным духом и мне будет неприятно, что другие прочтут его. Я могу освобождаться от этой своей стороны в дневнике, но о чем будет книга?… об альтруизме?

Конечно, если я возьмусь за это, мне понадобится стенотипистка. Без сомнения, здесь есть и английские. Я не хочу писать по-французски. Морис должен будет найти мне подходящую. Я не хочу ничего молодого и привлекательного. В моем идиотском состоянии она сможет использовать меня. Мысль о постоянном занятии даже подбодрила меня.