Возрождение Атлантиды

Вэн не хотел думать, не терпел самой чертовой мысли, но иногда он размышлял — вернулся ли Алексиос полностью из той темной адской дыры, в которую Анубиза его затащила.

Но все же Аларик признал его нормальным. Алексиос вернулся назад, как один из Семи. Для Вэна было делом чести доверять ему.

Семь служили самыми доверенными охранниками Высокого Принца всей Атлантиды. Даже когда его не стало, и он предположительно умер.

Они также вели и направляли группы воинов, которые патрулировали поверхность земли. Наблюдали за проклятыми людьми, которые позволяли загнать себя в стадо как…, как там их называли кровососы? Овцы?

А в это время Вэн и все остальные воины Посейдона должны были держаться в тени. Вне поля зрения. Инког-черт-возьми-нито. Защищать ходящих по земле от вредителей среди кровососов, лохматых монстров и всей остальной нечисти, с которой можно столкнуться в ночи… И, честно говоря, вредители, казалось, преобладали у этих видов, в особенности, большую часть времени.

И они чертовски прекрасно справлялись со своей задачей за эти прошедшие одиннадцать тысяч лет, плюс-минус. Пока не настал день десять лет назад, когда чудища, населявшие ночь, решили выйти из сумрака. Сначала вампиры, потом оборотни. И когда это случилось, задача воинов Посейдона стала в триллион раз сложнее.

По какой-то причине Анубиза не побеспокоилась допустить своих людей, — свое вампирское общество, — в тайное убежище Атлантиды. Но Вэн был уверен, что это может измениться в любую минуту. Если кто-то и знал о капризах богов и богинь, то только житель Атлантиды.

Опущенной на дно моря по капризу Посейдона.

Не то, чтобы он жаловался когда-либо. По крайней мере, вслух.

Все же, было тяжело защищать людей, когда большие, плохие и уродливые свободно бродили, а воины должны были держаться в тени. Но Вэн спорил насчет этого с Советом до потери пульса и потом, наконец, прекратил. Старейшины не хотели, чтобы кто-то знал об Атлантиде, и пока Конлан не сядет на трон, никто не мог пойти против их указа.

Вэн снова посмотрел вниз на своего брата, едва улавливая успокаивающие звуки арф и флейт, на которых играли девственницы храма, находящиеся в альковах, окружающих его брата. Музыка должна была помочь лечению.

Вэн рассмеялся. Да, вот только Конлан ненавидел легкую, мягкую музыку Дебюсси. Когда он взойдет на трон, то, вероятно, он попросит играть Брюса Спрингстина или U2 на своей коронации.

Если только Конлан взойдет на трон.

Он даже думать не хотел о том, что произойдет, если Конлан стал негодным. Потому что угадайте, кто следующий на очереди? Да. Вэн перейдет из статуса Королевского Мстителя до Высокого Принца в королевскую, богом проклятую, минуту, а он, черт побери, не собирался править.

Он снова посмотрел вниз на своего брата, который лежал так неподвижно. Конлан вырос как королевская особа, честь и долг, и вся эта счастливая ерунда укоренились в его душе. А Вэн вырос настоящим уличным драчуном. Это было большой, уродливой частью его души. Которая увяла и погибла, когда он был с матерью до самого конца, прежде чем она умерла. Когда она умоляла его спасти себя самого. Сохранить своего брата в безопасности.

Он пообещал ей, рыдая, пока она умирала.

Чертовски хорошо он сдержал свое слово.

Дерево затрещало под его пальцами.

— Ух, и прочное же дерево, если можно сломать его голыми руками, — сухо заметил голос.

Вэн не взглянул на жреца, вместо этого вынимая занозы из своих изодранных и кровоточащих ладоней.

— Да, теперь они не так делают перила, как прежде, — пробормотал он.

Аларик скорее не шел, а скользил, как призрак и стал рядом с ним.

— Я могу вылечить их, если хочешь, — предложил он бесстрастно.

— Я считаю, что ты достаточно лечил сегодня, правда?

Аларик ничего не ответил, а только посмотрел вниз через перила на их спящего принца.

Вэн смотрел на Аларика, пока жрец глядел на Конлана. Аларик и Конлан росли, бегая по королевству, как черти, разрушая улицы и поля своими играми и шутками. Редко осаживали их терпимые родители и общество, которое уважало наследника и его кузена.

Потом они прошли через таверны и девушек за стойкой бара с такой же живостью и мальчишеским шармом.

А теперь в жреце не было ничего мальчишеского. Он носил власть своего положения, как щит. Невидимый, но неоспоримый. Резкие черты лица и ястребиный аскетизм его носа напоминали всем, кто сталкивался с ним, что это человек веры, до мозга костей преданный своим обязанностям. Требованиям силы… Если его тускло сияющие зеленые глаза не отпугивали их, это довершало дело.

Верховный жрец, темный призрак, инструмент власти Посейдона.

Чертовски страшный человек.

— Не то, чтобы в нас всех осталось чертовски много мальчишеского шарма, правда, Аларик?

Аларик приподнял бровь, но больше ничем не выразил удивления этим замечанием.

— Ты хочешь знать, был ли он подорван, — сказал он, его лицо было серым и утомленным. После примерно дюжины часов лечения, вообще удивительно, как он мог стоять.