Возрождение Бога-Дракона

Огонь явился на зов; взревел, как злой, но верный пес; окружил меня, не вредя и взвился над улицей багряно-рыжим цветком ярости. Я опять вошел в тот дом, но на этот раз я был не один — пламя втянулось в здание следом за мной, нежно коснулось мой спины, обходя меня справа и слева и растеклось по стенам, пожирая термитов, пауков, маток, спрутов и коконы вместе с зараженными людьми. Один из коконов упал к моим ногам; человека, который находился там, не успели инфицировать — матка как раз подбиралась к его голове, когда ее поглотило вызванное мною пламя; огонь сжег большую часть паутины и человек сумел освободиться и упасть вниз. Он висел не слишком высоко, и ничего всерьез не повредил. Он кое-как встал и, прихрамывая, побежал к выходу, а я не мог не усмехнуться: это был тот самый человек, который в штрабе герра Рихтера перед началом операции пытался поставить меня на место, пытался указывать, что мне следует делать, а что нет. Я не запомнил его имени после нашей первой встречи, и еще быстрее забыл бы обстоятельства второй — но Густав не дал мне это сделать. Когда все закончилось, по его инициативе мы встретились вновь, а потом еще раз. Он ощущал себя обремененным долгом и искал возможность этот долг вернуть — или хотя бы изменить свое отношение к психокинетикам. Мне показалась забавной происходящая в нем внутренняя борьба, и это было основной причиной, заставившей меня пойти на контакт с ним, а затем — практически подружиться. Мне было любопытно, к чему он в итоге придет. На мой взгляд, Густав делал из мухи слона. Ни в убийстве людей, ни в их спасении я никогда не видел ничего такого, чему следовало бы придавать особенное значение.

Я прошел здание насквозь, и огонь полз за мной, постепенно слабея. Его сил, впрочем, еще хватило на то, чтобы сжечь четырех спрутов, карауливших второй выход из дома. Я двинулся к следующему зданию — и тогда Паук впервые заговорил.

Поначалу это была не человеческая речь, а странный беззвучный язык, который была способна слышать только душа, но не ухо. Шелест, шептание, блики огней, вкус дыма, движение теней — вот чем был этот язык поначалу, вот какие образы он будил. Не смотря на всю странность, я почти понимал эту нечеловеческую речь — Паук что-то спрашивал, чем-то угрожал, что-то предлагал. Чем ближе я подходил к логову, тем сильнее очеловечивался этот язык. В какой-то момент я понял: эта тварь видит во мне подобного себе и предлагает поделить мир пополам. «В этом мире много пищи, Хозяин Огня, — говорил Паук. — Хватит тебе и мне. Бери ту половину мира, которую пожелаешь — я возьму другую.» Предложение развеселило меня, и я не смог сдержать смеха.

«Что смешного?» — Прошептал Паук. — «Ты хочешь больше? Ты хочешь получить все?.. Пусть так. Я уйду.»

Я открыл последние двери и вошел в логово твари. Он сидел в самом центре сплетенной им паутины — прекрасный, багряно-черный, со множеством лап и шипастых щупалец, со жвалами, каждое из которых длиной превосходило мою руку.

— Ты, кажется, не понимаешь, зачем я здесь, — сказал я вслух, закрывая за собой двери. Я не был уверен, что он поймет. Но он понял.

«Зачем же?..»

— Людей убивать неинтересно, — ответил я, ловя взгляд его фасетчатых глаз, касаясь его души и ощущая, как нарастает сопротивление… бешенное сопротивление, я и не подозревал, что кто-то способен противостоять мне на волевом уровне с такой силой. — А вот тебя — интересно.

13