Возрождение Феникса. Том 8

Девушка тут же вскакивает с сидения и делает реверанс.

— Боже? — она поднимает на меня круглые глаза. Пышные выпуклости девушки пробивает сладкая дрожь. Любо смотреть на эти морские валы. — Если бы раньше я знала о вас правду, то не смела бы кричать глупости в «Зарнице».

Я даже не помню, что графиня про меня там кричала. Делать мне больше нечего, как замечать всякую ерунду.

— Прошлое в прошлом, — многомудро говорю. — Я подошел рассказать тебе о настоящем и будущем.

— Мой батюшка, — понимает Ира, и ее голосок дрожит, как серебряный колокольчик на ветру.

К чести барышни, она не просит прощения для отца, хотя знает, что это в моих возможностях. Я ведь бог, а значит, могу приказать что угодно Софии, да и любому славянину. Конечно, всё не столь просто, но в глазах двушки именно так. Не это ли молчание лучший показатель сознательности молодой графини.

Я киваю — и Ире, и своим мыслям.

— Он поступил глупо и во вред нации. Но я не собираюсь ослаблять славную Русь на целого Полковоя, который еще способен взяться за ум. — О, как! Не Россия, а Русь. Правда что ли, скоро на старославянском заговорю? — Моя душа ратует за народ, верующий в Сварога. — Да болотопс жеваный! Что еще за «ратует»? Фалгор, ты же закоренелый атеист и никогда не выносил религиозный дурман! А сейчас за него ратуешь? — А значит и бить насмерть ненадобно, а лишь проучить. — И на этом ухожу в растерянности, а в спину мне Ира кричит радостно:

— Благодарю, боже! За батюшку, за то, что пожалели! — уточняет она, притупив взгляд.

Ну это всё печально. Еще мне не хватало манерами и речью косплеить языческого бога. Ладно, авось переборю. Коль не дубец я….Что?! Какой еще дубец?! Не болотопс! Жеваный иль жженный — неважно, пускай даже рубленый с чесноком, но не болотопс! Только так!

Между тем, бой Софии с Шереметьевым выходит зрелищным. Граф демонстрирует отличное владение техниками Ярилы. «Огненное дыхание», «Испепеление» и что-то секретное из арсенала Шереметьевых, похожее на «Огненный Дракон». Сразу видно твердого Полковоя.

Ну а София без труда отражает пламя гравитационными волнами. Я не знаток стиля Рода, но явно техники достойны ранга Полковоя. Легкими движениями наманикюренных пальчиков княгиня выставляет жива-блоки всем ударам графа. Вокруг пылает арена, валы пламени брызгают на прозрачные барьеры, а София с неизменной загадочной улыбкой достает из кармана спортивных брюк миниатюрное зеркальце со складной расческой и на глазах взбешенного Шереметьева причесывается.

— Мама такая позёрша, — доносится до моих ушей шепот улыбающейся Лизы.

А дальше София показывает технику рангом выше. Ага, Воеводы. «Тяжесть Зеуса», если не ошибаюсь. Всю площадь словно придавливает грудой камней. Прибитое к полу пламя гаснет, а Шереметьев превращается в ползающего червя. Надсадно хрипя, граф пытается встать, но против огромной силы тяготения не попрешь.

— Сеня, а знаешь почему эта техника называется «Тяжесть Зеуса»? — вдруг подходит ко мне Лиза, с любовью разглядывая меня. Остальные девушки оборачиваются и вслушиваются в наш разговор.

Я смотрю на кряхтящего Шереметьева и причесывающуюся Софию. Графа княгиня добивать не будет, у нас уговор, поэтому ждет, когда он сам сдастся.

— Расскажи, красавица, — улыбаюсь Лизе, пододвигаясь. Вообще, я читал про все стандартные мощные техники, но раз княжне хочется посветить знаниями, почему бы не потешить девочку?

Лиза садится рядом и поправляет складки платья.

— Зеус — это отсылка к планете Юпитеру, — светясь довольством, рассказывает княжна. — Самую сильную гравитацию из всех планет Солнечной системы создаёт Юпитер. Поэтому и технику назвали в честь него.

— А почему «Зеус»? — подыгрываю я. — Почему техника не называется «Тяжесть Юпитера»?

— В Древней Руси планеты первоначально имели греческие названия: «слъньце, лоуна, зеус, њрмис, арис, афродити, кронос». В переводе на русский — «Солнце, Луна, Зевс, Гермес, Арес, Афродита, Кронос». В современном толковании соответственно — Солнце, Луна, Юпитер, Меркурий, Марс, Венера, Сатурн.

— Очень умные вы книжки читаете, Елизавета Артемовна, — киваю.

— Вот-вот, — соглашается довольная Лиза. — Цените меня, боженька мой.

К этому времени Шереметьев уже отчаивается встать и хрипит, с трудом шевеля губами:

— Сдаюсь…

— Что? — София удивленно отрывается от зеркальца. — Вы что-то сказали, граф? Или мне послышалось?

Шереметьев пытается набрать в грудь побольше воздуха.

— Я сказал — сдаюсь, София Александровна, — и падает без сил.

В тот же момент гравитационный полог снимается, и граф жадно хватает ртом воздух, прямо как рыба.

Всё хорошо, что хорошо заканчивается. Но я никуда не ухожу. Ведь еще ничего не закончено. Посижу — подожду. Вдруг Шереметьев соблаговолит извиниться. Если нет — придется наведаться к нему в гости, хех. Но это вряд ли.

— Боже, — граф встает передо мной и кается. — Прости, если бы я только знал…

— Незнание не освобождает от ответственности, — фыркаю. — Но вы свою кару получили сполна. За исключением одного момента.