Возрождение – предтеча реформации и эпоха борьбы с Великой Русской Империей

«с. 398. В самом деле, только лишь усвоив в возможном совершенстве первоначальный материал, то есть родной язык. мы в состоянии будем в возможном же совершенстве усвоить и язык иностранный, но не прежде. Из иностранного языка мы невидимо возьмём тогда несколько чуждых нашему языку форм и согласим их, тоже невидимо и невольно, с формами нашей мысли — и тем расширим её. Существует один знаменательный факт: мы, на нашем ещё неустроенном и молодом языке( мое выделение), можем передавать глубочайшие формы духа и мысли европейских языков: европейские поэты и мыслители все переводимы и передаваемы по-русски, а иные переведены уже в совершенстве. Между тем на европейские языки, преимущественно на французский, чрезвычайно много из русского народного языка и из художественных литературных наших произведений до сих пор совершенно непереводимо и непередаваемо.

Маменьке всё равно, на каком бы языке сынок ни мыслил, а коль на парижском, так тем даже лучше: «и изящнее, и умнее, и больше вкуса». Но она даже и того не знает, что для этого нужно переродиться во француза совсем, а с боннами и гувернёрами этого счастья всё-таки не достигнешь, а сделаешь разве лишь одну первую станцию по этой дороге, то есть перестанешь быть русским. О, маменька не знает, каким ядом она отравляет своё детище ещё с двухлетнего возраста, приглашая к нему бонну…Хорошо ещё. если он от природы глуп и благонадёжно-ограничен; тогда он проживёт свою жизнь и на французском языке, шутя, с коротенькими идейками и с парикмахерским развитием, а умрёт, совсем не заметив, что всю жизнь был дураком….

Маменька надменно усмехается. А между тем и без того уже (то есть и без французского воспитания) интеллигентный русский, даже и теперь ещё, в огромном числе экземпляров — есть не что иное, как умственный пролетарий, нечто без земли под собою, без почвы и начала, международный межеумок, носимый всеми ветрами Европы. А уж этот-то прошедший через бонн и гувернёров,…даже если он об чём-нибудь и мыслит и что-нибудь чувствует, — в сущности всё-таки не более как превосходно гантированный ( фр. — в перчатках) молодой человек, может быть уже проглотивший несколько модных увражей ( фр. — сочинений), но ум которого бродит в вечных тенебрах ( фр. — потёмки), а сердце жаждет одних аржанов ( фр. — деньги). Отцом отечества он… будет, конечно, ему ли не дослужиться, да и кому же быть, как не ему, — ну, вот, маменьке пока и довольно; но ведь только маменьке!..»