Возрожденная любовь

— Не нужно сердиться, профессор. Вы знаете, что все просто сбиваются с ног, чтобы исполнить любую вашу прихоть, и не говорите, что это не так. Сестра Рицма боится и на шаг отступить от ваших инструкций, но она ничего не может поделать с тем, что две сестры, которые должны были заступить на дежурство, заразились сальмонеллезом, а у третьей тяжело заболела мать. Она ужасно разволновалась, когда я предложила, чтобы мы с ночной сестрой работали попеременно по двенадцать часов, пока ситуация не изменится. Вот и все — и не из-за чего сердиться.

Она замолчала. Она наговорила ему дерзостей, а он, в конце концов, уважаемый профессор, известный хирург.

— Я не… э… вышел из себя, мисс Трент, не в моих привычках давать волю чувствам, хотя, должен признаться, характер у меня действительно тяжелый.

В глазах его что-то промелькнуло — неужели он смеялся? Ну нет, с чего бы это?

— Я очень признателен вам за помощь и хочу извиниться за то, что погорячился. Я постараюсь сделать так, чтобы вы как можно скорее вернулись к нормальному ритму работы.

Он повернулся и ушел, оставив Абигайль в полной растерянности. Она ждала по меньшей мере выговора, хотя трудно было сказать наверняка, — его только позабавила ее вспышка; по крайней мере, так ей показалось.

В десять часов пришла ночная сестра, и следующие двадцать минут они провели вместе, обсуждая листы назначений и осматривая малышей. Наконец Абигайль смогла покинуть детское отделение и пойти отдохнуть. Она с удовольствием сняла халат и маску, бросила их в корзину для белья и поспешила в раздевалку переодеться. Сняла форму, чепец, торопливо влезла в юбку и свитер, на кое-как заколотые волосы надела шерстяной берет, застегнула пальто и направилась к выходу. На улице было очень темно, а ветер, кажется, стал еще злей, чем месяц назад, когда она приехала в Амстердам. Зима была в разгаре. Она спрятала подбородок в теплый шарф и сбежала по ступенькам вниз.

Внизу у входа стоял «ролле», за рулем сидел ван Вийкелен. Увидев ее, он вылез из машины, и она, приветливо пожелав ему доброй ночи, собралась было пройти мимо, но он остановил ее:

— Садитесь в машину.

Больше всего на свете ей хотелось забраться в уютный кожаный салон, но она почему-то сказала:

— Прогулка мне не повредит, спасибо, сэр. Мне нужно размяться.

Напрасно. Он повел ее к машине.

— Сейчас не самое подходящее время для прогулок, — говорил он ворчливо. — Ну, а что касается разминки, то мы решим и этот вопрос.

Абигайль поняла, что спорить бесполезно, и села в машину, злясь за его бесцеремонность и ядовитое замечание о разминке. Вскоре они уже были на Бегийнхоф. Он помог ей выйти из машины и взял ее под руку.

— Мне тоже нужна разминка, — сказал он, и по ночной площади они пошли, как она сначала подумала, к дому миссис Маклин. Но она ошиблась: он не остановился у дверей, а пошел дальше по булыжной площади, увлекая ее за собой, причем она еле-еле успевала за его большими шагами. Он молчал, она тоже: во-первых, она была озадачена его странным поведением, ее голова была занята сумбурными мыслями. Она грубо говорила с ним в отделении, и, может, он собирается сделать ей выговор. Она тяжело вздохнула.

Наконец, профессор нарушил молчание:

— У вас есть ключ от двери?

— Да.

Через несколько минут он спросил:

— А сколько террамицина мы даем Янти Блому? Янти был самым маленьким и самым слабым ребенком в палате. Она ответила, и они вновь замолчали, лишь звук их шагов был слышен в морозном воздухе. Холодный ветер продувал ее насквозь, и она начала дрожать.

Профессор остановился и внимательно посмотрел на нее, пытаясь что-то разглядеть в ее лице.

— Я не делал этого очень давно, — задумчиво проговорил он, а Абигайль, решив, что он говорит сам с собой, успокаивающе заметила:

— Ну, и не многие это делают, — и, изумленная, остановилась, потому что он расхохотался. — Тише, вы перебудите всех старушек.

Не надо было ей так говорить, подумала она, и стала ждать, когда он скажет ей что-нибудь ядовитое о дерзких молодых девушках, но он только сказал:

— Я имел в виду совсем другое, вы не понимаете, но сейчас это не важно. Извините, что я погорячился сегодня вечером в отделении.

— Вы на это имели полное право, — возразила Абигайль. — Я вела себя грубо.

— Да. Но я не сержусь — вы говорите, что думаете, — сказал он горько. Она поспешно заметила:

— Я думаю, что вас это очень огорчает. Он засмеялся. «Почему?» — подумала она, дрожа от холода, и тут он спохватился:

— Господи, я не подумал — вы же замерзли.

— Да, но мне это даже нравится.

— А если вы простудитесь? Она покачала головой:

— Я очень сильная.

Он быстро повел ее обратно к дому.

— Характер у вас сильный.