Возрожденная любовь

Стенхоуп ожидал насмешек – как он, могучий и самодовольный, пришел просить ее о помощи. В прошлом он часто над ней насмехался.

Несколько мгновений Мэри сидела молча. Тишина длилась так долго, что Джеймс почувствовал, как она царапает его кожу.

Ее нарушил звон фарфора, и в комнату возвратился Грейвз с серебряным подносом в руках, нагруженным чайным набором.

Мэри ничего не говорила, пока дворецкий опускал поднос на маленький столик возле ее кресла. Словно понимая, что происходит нечто важное, Грейвз ничего не сказал и удалился.

Воцарившаяся между ними тишина снова заполнила комнату, пока приглушенное тиканье французских часов на мраморной каминной полке не стало таким же громким, как «бом, бом, бом» могучего колокола Биг-Бена.

Наконец, Мэри взяла чайник и серебряное ситечко. Наливая чай, она тихо сказала:

– Я ждала этих слов с тех самых пор, как ты перестал бывать в этом доме.

Она подняла голову, фиалковые глаза стали большими, и произнесла:

– Я боялась, что никогда тебя больше не увижу, что прочту в какой-нибудь газете, что ты умер.

– Ты не слишком в меня веришь, так? – прошептал Джеймс.

Мэри передала ему хрупкую, наполненную до краев чаем фарфоровую чашку с синим узором.

– Я просто знаю, насколько силен наш господин. И ты знаешь, это не имеет никакого отношения к вере.

«Наш господин». Мэри пришлось бороться за себя, и у нее получилось.

– Значит, ты теперь свободна?

Она коротко кивнула и налила себе чашку.

– Бывают времена, когда меня внезапно одолевает желание, совершенно беспричинное и непреодолимое, отправиться в аптеку и найти там бутылку опия. Я не могу этого объяснить. Ведь я счастлива, теперь меня ничто не тревожит…

– Может, воспоминания? – спросил он.

Мэри прикусила губу.

– Иногда бывает очень тяжело. Эдвард старается относиться с пониманием.

– Но он не знает, что такое опиум, – прямо сказал Джеймс. Почти год назад у них был почти тот же разговор, когда Мэри собиралась принять очередной пузырек настойки опия. Джеймс помог ей справиться с этим. Почему же он не в состоянии помочь себе?

– Ты был прав, когда сказал, что Эдвард никогда не поймет непреодолимое желание, которое пытается мной управлять. Он добрый и заботливый, но ему неведомо дьявольское чувство, тянущее нас назад.

– Думаю, нам стоит только радоваться, что он этого не знает.

– О да, – кивнула Мэри. – Я никому не пожелаю близкого знакомства с опиумом и его жестокостью. – Мэри отпила чай и осторожно поставила чашку на блюдце. – Я думаю, ты сейчас тоже не гоняешься за драконом. Тем не менее…

Джеймс вздохнул. Он знал, что невозможно скрыть последствия от того, кто тоже когда-то так же страдал.

– Прошло не так много времени с тех пор, как я был под воздействием в последний раз.

– У тебя такой взгляд, – сказала Мэри.

Джеймс усмехнулся.

– Да. Взгляд мертвеца.

– Ну, ты не выглядишь совсем уж мертвым, а это хоть что-то.

– Что? Только полумертвым? – пошутил он.

– Именно. Хотя, мне кажется, – она склонила голову набок, изучая Пауэрза, – ты подошел слишком близко к тому, чтобы покинуть этот бренный мир. Если начнешь снова, то умрешь.

– Господи боже, ты откровенна.

– Если память мне не изменяет, ты раньше тоже был. Мы должны, если хотим спастись. – Ее лицо стало серьезным. – Что привело тебя сюда?

Джеймс уставился вниз на свой чай, вдыхая крепкий аромат.

– Есть одна леди. Она помогла мне справиться, по крайней мере пока.

Мэри удивилась.

– Она тебе небезразлична?

– Ну да, но… это все сложно.

– А когда это просто? – возразила она. – Ты пытаешься бросить ради нее?

Джеймс не мог смотреть Мэри в глаза.

– Я хочу, чтобы она меня уважала. Я только сейчас понял, как это для меня важно, и чтобы это произошло, я не должен больше прикасаться к этому зелью. Если прикоснусь, никогда не смогу стать ей равным.

Она смерила его твердым взглядом.

– Для начала тебе придется научиться уважать себя самому.

Ее слова оглушили его. Черт, он мог слышать, как сам говорил Мэри почти то же самое, когда убеждал ее отказаться от опия ради себя самой, а не ради Эдварда.

У него задрожали руки, и проклятый чай выплеснулся из чашки.

– Я не уверен, что смогу.

Мэри не шевелилась, ее взгляд был нежным.

– Пока не сможешь, будешь прибегать к опиуму всякий раз, как почувствуешь боль или печаль.

– Но как? – настаивал он. – Как у тебя получилось уважать себя?

– Постепенно. Шаг за шагом, и потом мне помог друг, – ответила она со значением. – Теперь я хотела бы помочь ему.

Джеймс сглотнул подступившую грусть, завертевшуюся на поверхности. Он не может сломаться. Не здесь. Не сейчас.

– Спасибо.

– И я бы хотела познакомиться с этой леди.

Джеймс не смог сдержаться и улыбнулся.

– С моей женой.

– Прошу прощения?

На этот раз он усмехнулся скептически, но весело.

– Леди Маргарет – моя жена.

Мэри прокачала головой.

– Господи боже, Пауэрз, во что ты на этот раз вляпался?

Стенхоуп не знал. Но что бы это ни было, он не хотел это потерять.

– Она тебе понравится. Гораздо больше, чем я.

– О! – Она ухмыльнулась. – Ты мне никогда особенно не нравился.

Джеймс фыркнул.

– Великолепно.

– Пауэрз, ты осел. Ты всегда был ослом, но ты замечательный осел.