Разбудил ротмистра, доложил и получил благодарность за хорошую разведку. Я не угомонился и стал доказывать, что деревня полна петлюровцами, что здесь стоит вторая дивизия и часть первой.
– Трусишка, ложись спать и не мешай мне.
– Слушаюсь.
Крепко меня зацепило слово «трусишка». Снял мокрые рейтузы и невыразимые. Стало совсем неуютно, ночь была прохладная. В моем гардеробе запасных рейтуз не числилось. Вот невыразимые были в неприкосновенном запасе. Только больно сердцещипательные. Черт надоумил сшить невыразимые для красноармейцев из головных женских платков. Когда захватили интендантство, то мне выдали красоту красот неописуемую: и розы, и ромашки, и экзотические цветы всех цветов. Полюбовался я собой, и луна спряталась от зависти, но я человек скромный и, отторочив свою шинель, прикрыл свое великолепие. Очень мне не хотелось, чтобы ротмистр и ребята меня взяли в работу. Завалился спать.
На рассвете часовой разбудил. Подтянули подпруги и взнуздали коней: «Садись!»
– Афанасьев, возьми Подгурского, ты знаешь деревню, рысью на другую сторону, и там нас ждать! Покажи Подгурскому, как надо идти в дозоре. Снять винтовку, вогнать патрон в ствол и держать на бедре! Рысью марш!
Покатили, а на сердце кошки скребли: как прокатить деревню, полную врагов? Побоявшись получить вновь «трусишку», смолчал. На мосту не оказалось никого. Был легкий предутренний туман, видимость слабая. Поднялись по улице в гору и выехали на площадь. В конце церковь, а на площади масса подвод распряженных, а на подводах добра – не перечесть. Все навалено: сахарные головы, папиросы, чемоданы. Картина весьма приятная для уланского сердца.
– Подгурский, скачи и доложи, что обоз захватили, и быстро сюда. Я буду сторожить.
У ближайшей подводы стал набивать карманы папиросными коробками. Возле лежал в голубом французском шлеме добродий; проснулся и стал ругаться. Я вытащил револьвер и приказал: «Спи!» Заснул и стал храпеть.
Прискакал весь разъезд, стали будить и запрягать подводы. Все безропотно подчинялись, возможно, и не разобрались в тумане, что не свои. Напомнил ротмистру о том, что здесь целая дивизия.
– Ничего, запряжем и удерем с обозом! Пока поезжайте и посмотрите, что делается в селе.
Подгурский – за мной. Визави церкви справа был большой дом, возле ворот пика с голубым флагом, развернул: «П.2.Д.». Подумал, что это штаб дивизии. Перерубил шашкой провода полевого телефона. Сорвал флаг, отбросил ворота и въехал. Двор от улицы был закрыт постройками, во дворе стояли два экипажа и распряженные кони. Спешился и дал повод Подгурскому, поднялся на ступени крыльца. Там в сладком сне спал часовой, нежно обняв винтовку. Вырвал винтовку. Он вскочил и стал оправдываться. Я дал ему по уху и пинка ногой в одно место. Удрал. Попробовал дверь, была закрыта. Ударил прикладом винтовки часового, дверь раскрылась, и я очутился в прихожей. В углу стояла вешалка и было три двери. Самая близкая была дверь справа, я подошел и только взялся за ручку, как она распахнулась, и я увидел шестерых красавцев в белье, но, к моему глубокому сожалению, с пистолетами. Стало не по себе. Дело табак! Бежать и спастись – не убежишь, изрешетят. Сдаться? Нет, ни за что. Сердце нырнуло ниже шпор. В руках дурацкая винтовка, а я и не знал, заряжена ли она. Мое вооружение было солидное: карабин, шашка, револьвер и две ручные гранаты (на такой короткой дистанции – ни к чему). Двинь только пальцем, когда шесть дул смотрят на тебя весьма неодобрительно. Но у хозяев их вид растерянный и открытые рты.
Во время этой мертвой паузы раскрылась средняя дверь, и оттуда выскочила молодая женщина с распущенными волосами, в расстегнутом халате и бросилась ко мне с криком: «Не убивайте их!» За ней выскочил дядя с бородой (священник), схватил за руку и утащил в комнату. Положение все то же. Чудесное видение это был ангел-хранитель, а дядя с большой черной бородой показался исчадием ада, утащившим моего ангела.
Я очнулся от столбняка, и у меня мозги стали лихорадочно работать: как выкрутиться?
Незнакомка просила не убивать их – следовательно, сила на моей стороне. Просьба дамы – это закон, и его надо выполнить. Я недаром учился в Одесской 5-й гимназии. Мелькнула мысль: «Возьму на арапа!» Эта мысль подняла у меня дух, а у них произошло обратное. Я приветливо улыбнулся, отбросил мешавшую мне винтовку и сказал:
– Сопротивление бесполезно. Бронемашины на улице и эскадрон во дворе. Сдавайтесь!
Без церемоний забрал пистолеты у первых двух, заткнул за пояс, и там же очутились остальные. На душе стало весело и беззаботно. Наша взяла. Ура! Всю жизнь вспоминаю моего невольного ангела-спасителя.
В особенности волновался начдив, несколько раз спрашивал:
– Нас расстреляют?
Я его утешил, что Добровольческая армия не расстреливает, а придется ему послужить у нас рядовым, и за выслугу ему могут вернуть чины.
– Я подполковник Императорской армии.
Тогда я ему задал вопрос:
– Я предполагаю, что вы не разучились говорить по-русски?
– Нет, конечно нет.
Перешли на русский. Все та же забота: расстреляют или нет?
– Как вы нас забрали?
– Все спали.