Возрожденный (ЛП)

— Я могу справиться сама. Ты можешь просто сидеть и расслабляться.

Прядь волос упала на его лоб, когда он кивнул и устроился за столом.

Мы ели в тишине. Чем больше я узнавала Ника, чем больше я понимала его настоящего, Ник, который прятался в глубине, был молчаливым. Мне тоже нравилась тишина, и другие люди редко разделяли это. Большинство не могла вынести пауз, как будто они не могли оставаться наедине со своими мыслями.

Я провела шесть месяцев взаперти в единственной комнате, но в действительности, я провела эти месяцы, запершись в своей голове. Тишина была старым знакомцем, почти старым другом.

Когда мы закончили завтрак, я собрала посуду, но решила поставить её в посудомоечную машину, так что я могла пройти за Ником в гостиную. Он неторопливо обошел комнату, исследуя то, что висело на стенах и фотографии на каминной полке.

Он помедлил перед фотографией моей матери, которая висела над одним из буфетов Агги.

— Кто это? — спросил он. Он нахмурился над фотографией, как будто старался уадать, кто эта женщина без моей помощи.

— Это моя мама.

Я гадала, видел ли он сходства между нами. Темные волнистые волосы. Большие зеленые глаза. Нос, которым казался слишком маленьким для моего лица.

Мы были так похожи с виду, но так отличались во всем остальном. Мама была умной, такой ум выигрывал награды и звания и членство в особых клубах. Она была одной из лучших врачей в Медицинском Центре Космелл. Она была целеустремленной и амбициозной.

Больше всего я любила в ней, однако, её спонтанность, то, как она что-то придумывала и через секунду уже это делала, не взирая на последствия. Когда я была маленькой, она все время придумывала для меня новые занятия. Из балета на гимнастику, из школы в кафе-мороженое.

Однажды ночью, когда целых два дня шел дождь, она забралась в мою комнату, разбудила меня, тряся за плечо, и подала мне плащ и резиновые сапоги, разрисованные под божью коровку.

— Пошли, — прошептала она в темноте, прижимая палец к губам. — Это наш маленький секрет.

И это всегда было так, маленькие секреты между нами, приключения, о которых мы не рассказывали папе, человеку, который был противоположностью спонтанности, привязанный к своему расписанию.

Я быстро оделась. Я не могла ничего поделать с тем, что её возбуждение передавалось мне, когда она вела себя так, как будто мы были на большом задании.

Мама взяла меня за руку и поторопила по коридору, через заднюю дверь во двор. Ночь была темной, звезды и луну заволокло дождевыми тучами. Во дворе был один светильник — фонарь на батарейках, который мама подвесила к большому вишневому дереву. Он расплескивал золотистый свет, который поблескивал в лужах, которые тонули в темноте.

Мама сильнее сжала мою руку и повернула меня вокруг себя, как фарфоровую балерину в шкатулке. Дождь был теплым и слабым, как будто он не спешил пропадать в почве под нашими ногами. Он осел на маминых волосах крупными каплями и бежал по ее щекам ручейками, похожими на пот.

Я хихикала в темноте, и мама снова прижала палец к губам и сказала:

— Ш-ш-ш. Мы не хотим разбудить папу! Это только для нас, помнишь?

Я кивнула и улыбнулась и держала рот закрытым.

Только для нас.

В дождь у меня всегда было такое чувство, чувство тайны.

Но теперь, когда я смотрела на ее фотографии, все, что я видела — это ужас в ее глазах, когда ее жизни угрожали, чтобы добиться моего сттрудничества. Я бы сделала все, что угодно, если это значило защитить ее.

— Как ее зовут? — спросил Ник, оборвав мои воспоминания.

— Мойра. Мойра Крид.

Он повернулся от фотографии ко мне.

— Твои родители были еще вместе, когда ты пропала?

Я быстро помотала головой.

— Они давно разошлись. Мама хотела, чтобы у нас была одна фамилия, поэтому она не поменяла свою на девичью. Это упрощало многие вещи, я думаю.

Он ничего не сказал в ответ и перешел из гостиной в салон. Агги и я едва ли когда-то заходили туда. Он был обставлен в традиционном викторианском стиле, с алыми обоями и мебелью темного дерева. Окна были завешены тяжелыми портьерами, а пол из твердого дерева был покрыт потертым ковром.

Мебель тоже была традиционной, и у Агги был её полный комплект. Здесь были четыре стула и одно канапе. Деревянные рамы были из красного дерева с ручной резьбой, а жаккардовая обивка была цвета роз. Я уважала комплект за его возраст, и за то, что кто-то потратил уйму времени на его изготовление, но он был до смешного неудобным.

Ник остановился на пороге и уставился на огромный рояль в углу комнаты.

— Ты играешь? — спросил он.

— Нет, а ты?

Его глаза сузились от этой мысли:

— Я не знаю.

— Ты не знаешь, умеешь ли ты играть на пианино?

Он подошел к инструменту и вытащил скамейку. Я последовала за ним и села рядом, наши ноги оказались прижатыми друг к другу. Указательным пальцем он дотронулся до клавиши и нажал на неё. Звук задрожал в комнате. Я не слышала, как кто-нибудь играет уже целую вечность.