Возрожденный молнией

Рядом в палисаднике молодая мамаша в простеньком домашнем платье и косынке возилась с ребёнком. На другой стороне улицы, в шезлонге, закрыв физиономию журналом, никого не стесняясь, храпела дама немаленьких размеров. Ни огорода, ни мало-мальских клумб. Аккуратно подстриженная травка и деревья.

Легко выпрыгнув из машины, я подошёл к Лиз. Галантно открыв перед ней дверь, подал руку, помогая выбраться. Мне приятно окружать женщину, за которой ухаживаю, заботой и вниманием, чтобы она ощущала, как я ценю её хрупкую беззащитную женственность. Мне не хотелось отпускать Лиз, но я понятия не имел, как должен был вести себя американец со своей невестой в пятидесятых годах прошлого века. Я лишь обнял её за талию, прижал к себе, вглядываясь в глаза.

— Милый, ты стесняешься сказать, что не можешь вспомнить, где оставил ключи? — лукаво улыбнувшись, спросила она.

Заметив мою растерянность, Лиз взяла меня за руку и повела по бетонной дорожке, которая заканчивалась крыльцом скрытого в буйной зелени деревьев двухэтажного дома из розовато-красного кирпича под темно-красной двухскатной крышей. Стена справа с высокой плоской каминной трубой, слева — подъёмная секционная дверь гаража, выкрашенная белой, эмалевой краской. Два широких мансардных окна, занимавшие большую часть фронтальной стены, входная дверь по центру, украшенной сверху орнаментом. Уютный домик.

Она пошарила рукой под подоконником и вытащила ключ, помахав задорно перед моим носом, сказала:

— Кристи, дорогой, не строй такую кислую мину. Я поставлю машину в гараж и приду.

Замок щёлкнул, дверь распахнулась, гостеприимно пропустив меня внутрь. Справа от лестницы вход в просторную, светлую комнату, где больше всего порадовал камин у стены, отделанный в мелких трещинках кирпичом разного оттенка красного. Всегда мечтал иметь такой. Двухстворчатую тумбочку занимала огромная прямоугольной формы радиола с круглыми пластиковыми ручками, заставленная сверху глиняными фигурками и фотографиями в рамочках. На паласе бежевого цвета — мягкий диван, обитый полинявшей темно-красной тканью в рубчик, пара кресел.

За стеклянной стеной, отгораживающей дом от сада, виднелись силуэты деревьев в лёгкой салатовой дымке, проступающие на чисто вымытой голубизне, словно нанесённые акварелью на струящемся шёлке. Лучи солнца, заполняя собой пространство, чертили косую решётку на бежевых в коричневый ромбик обоях, заставляя танцевать пылинки в воздухе.

За спиной послышались лёгкие шаги. Лиз обняла меня сзади, прижавшись так тесно и призывно, что кровь забурлила в жилах, заходила штормовыми волнами в голове.

Я обернулся, уже не стесняясь чувств, крепко обнял её. Впился в чувственный рот, ощутив чуть сладковатый привкус её губной помады. Она не сопротивлялась, не пыталась высвободиться. Все эти месяцы воздержания ударили в голову, обдав нестерпимо-знойным жаром, который нужно было немедленно погасить прямо сейчас, здесь в этой гостиной.

Подхватив на руки, я перенёс её на диван. Помог освободиться от одежды, дрожащими пальцами расстегнул застёжку бюстгальтера с остроконечными чашечками, жадно впился во влажную, бархатную ложбинку между нежными выпуклостями, набухшие крупные соски. Как разъярённый зверь, вгрызаясь в поверженную добычу, прошёлся поцелуями-укусами по всему телу, прикосновение к которому било словно электротоком, спустился до пушистого облачка рыжеватых волос на лобке. И не в силах больше сдерживать вожделения, поспешно овладел ею. Она напряглась, выгнувшись всем телом назад, зажмурила глаза, будто я сделал больно.

В голове взорвался фейерверк ярких искр, и все закончилось. Я отключился, словно провалился в глубокий узкий колодец.

Вернуться к содержанию

Глава 8. "Змея" в Никольском соборе

— Нора, расскажите мне, чего вы так опасались? — сжав тонкую, с полупрозрачной кожей, на которой расплылись огромные гематомы, руку спросил я. — Это связано с этим лекарством, которое дают детям? Вы это хотели мне сказать?

Она открыла глаза, и, вздохнув, прошептала:

— Да. Это вещество, которое разрабатывает Джонс… уже давно… с середины прошлого века. Они начали вести разработку перед войной… Потом забросили. И к началу пятидесятых годов сделали первые образцы. Это очень страшно, Олег…

Как только я пришёл в себя, обнаружил с досадой, что опять нахожусь в больнице, но теперь уже в российской, куда меня отвезли после схватки с анакондой. Я быстро разузнал, в какой палате находится Нора и с боем прорвался к ней, насмерть запугав медицинский персонал.

Вытянувшись на кровати, Нора лежала, опутанная толстыми рифлёными трубками, в окружении нескольких суперсовременных аппаратов с экранчиками, на которых бежали диаграммы и цифры. Была очень слаба, измучена, голову закрывали плотные бинты. Прекрасные глаза, окружённые тёмными кругами, ввалились, губы посинели. Свет, падающий из широкого окна за её головой, придавал осунувшемуся лицу неживой оттенок мраморной статуи.