Возрожденный молнией

Как репортёр в этом времени я — никто, абсолютный ноль. Существовала ли в 50-х годах прошлого века портативная звукозаписывающая техника? Воспоминания о пишущей машинке в комнате Стэнли вызывало тошнотворное ощущение. Впрочем, можно понадеяться на собственную память, этим Бог меня не обделил, и скорописью я тоже владею.

— Не возьмёт, пойду к Антонелли вышибалой, — меланхолично проговорил я. — Думаю, он не откажется другу помочь.

Хэнк так резко затормозил, что я чуть не расшиб нос о приборную панель. Бросив на меня уничтожающий взгляд, прошипел:

— Не напоминай об этом ублюдке. Не вздумай Сэму о нем сказать.

Через пару поворотов Хэнк свернул на улицу, остановив машину рядом с угловым зданием, поражавшим нелепым сочетанием стилей, будто строители, разворовав стройматериалы, решили, в конце концов, соорудить хотя бы одно здание из остатков. Оштукатуренный в ровный светло-песочный цвет фасад на уровне первых двух этажей выглядел как часть роскошного особняка в стиле классицизма с огромными окнами и высоким входом, украшенным полуколоннами с лепным декором. Выше начинался кусок "фабричной" стены, облицованный темно-красным необработанным кирпичом, с просвечивающими белёсыми пятнами. Сбоку буйная фантазия архитектора присоединила гладкую стену, окрашенную в бежевый цвет с грязными разводами, рядами узких прямоугольных проёмов и полуразрушенными карнизами. На первом этаже располагался магазин со стеклянной витриной. Все убожество на уровне третьего этажа венчал ряд претенциозных квадратных зубцов. Продолжением дома-уродца служил нелепый особняк из ярко-рыжего кирпича под остроугольной голубой крышей.

Я вылез из машины, попрыгав на месте, размял затёкшие ноги, прокрутив в голове текст, который решил произнести перед Главным.

— Пошли, — бросил сухо Хэнк.

Рядом с дверью поблескивала золотистым металлом табличка с лаконичной выбитой надписью: "Новое время".

Вернуться к содержанию

Глава 11. Трамплин

Сделав шаг вслед за Хэнком в открытую дверь, я чуть не оглох. Упругая звуковая волна ударила в меня, накрыв с головой — стрекот пишущих машинок, автоматная очередь телетайпов, трели телефонных звонков, голоса разной тональности слились в единую оглушающую какофонию. Длинное помещение с бестолково суетящимися людьми, хаотично заставленное столами, невпопад разбитое деревянными перегородками. Что производило впечатление сумятицы в зале ожидания на вокзале, когда по радио объявили приход поезда. Но через мгновение я понял, что ошибся, никакого хаоса не было в помине. Все действия людей были лаконичны, продуманы, удивительно точны, как слаженная игра музыкантов в огромном симфоническом оркестре, которые беспрекословно подчиняются взмаху палочки дирижёра. От человека к человеку тянулись невидимые нити, чтобы, в конце концов, соткать единое полотно — новый выпуск журнала.

Лавируя между столами, я следовал за Хэнком, который уверенно направился в конец зала, к длинной стене из матового стекла.

— Привет, Крис. Как дела? Привет! — слышал я голоса.

— Спасибо. Все в порядке.

Мысль о том, что я никого не знал, беспокоила меня, но пока не мешала, американцы — народ сдержанный, узнавать о моих проблемах на самом деле никто не жаждал. Дежурные, ни к чему не обязывающие слова. Человек бросал их и вновь углублялся в свою работу. Вдогонку летели обрывки фраз: "Ваш сосед выгуливает собаку по ночам? И чем вас это беспокоит?", "Ребёнок проглотил игрушку и задохнулся? Сколько ему было лет. Понятно. Игрушка была зелёная или красная?", "Девушка переехала десять дней назад? И до сих пор не повесила шторы? Вас это удивляет? Да, понимаю. Это беспокоит вашего мужа".

Хэнк остановился у деревянной перегородки, за которой сидел худощавый мужчина в наглухо застёгнутом, несмотря на жару, отлично сшитом коричневом костюме в "ёлочку".

— Брайан, мистер Мартин, у себя? — спросил Хэнк.

— У него совещание, — ответствовал Брайан сухо. — Привет, Крис. Рад тебя видеть, — добавил он равнодушно и наклонился над бумагами.

— Ладно, подождём, — буркнул Хэнк.

Он заметно нервничал. Я машинально бросил взгляд на выпуклый циферблат, торчащий над широким окном, закрытым жалюзи. Нет, мы не опоздали. Чем он так не доволен? Я присел рядом.

— Хэнк, расскажи мне, кто здесь и что, — произнёс я, как можно мягче. — Ты же знаешь, я ни фига не помню.

— Ты действительно никого не помнишь? — сурово уточнил он, по ледяному тону с металлическим оттенком я понял, ему осточертело возиться со мной. Казалось, он откровенно демонстрирует: "Как ты мне надоел. Свои проблемы решай сам и не садись мне на шею"

"Это тебе не Россия", — подумал я. Где сердобольные друзья бросятся на помощь, демонстрируя сочувствие и участие. Расскажут, покажут все до такой степени, что ты начнёшь вопить с досадой: "да пошли вы! Не младенец, сам разберусь!" Впрочем, и в современной России эти чувства тоже постепенно начали атрофироваться, испаряться в процессе гонки за материальными ценностями. И окружающий народ скорее удостоит насмешкой, чем поможет разобраться. "Ты — лузер, никто тебе ничем не обязан".