Возведем маркиры к бою

Вот и весь простой разговор.

– Не, ну а чё? Сильно! – голос Бобы вывел меня из транса. Он явно собирался комментировать дальше.

– Пошли.

– В смысле? Куда?

– Домой пошли.

Я буквально силком выволок приятеля на улицу. Мне было душно. Мне было шатко. Голова гудела, и тело пробирал нервный озноб.

– Ты чё? Пе’епил?

– Перепел я! Пошли, пока метро не закрыли.

Под мерный бубнёж Бобы мы прошли почти половину пути до метро. Начал накрапывать дождь. Рассеянно ступая в непросыхающие тёмные лужи, я размышлял о произошедшем. Интересно, заметила ли она меня? В какой-то момент мне и впрямь показалось, что читает она МНЕ, и стихотворение это про НАС: про меня и про неё. Но конечно, она не могла меня видеть. Я сидел далеко, было темно… Ну а что, если…?

– Слушай, я кое-что забыл там.

– Б’ат, ну ты вапще! Не бумажник, надеюсь?

– Нет, поважнее.

– Паспо’т что ли?

– Боб! Ты иди, а то на метро не успеешь. Я попозже подскачу.

– Не. Ты чё? Я тебя такого не оставлю.

– Я сказал: езжай домой!

Я резко развернулся и почти побежал обратно, оставив на полпути растерянного приятеля.

К моменту моего возвращения, народ из клуба стал потихоньку вытекать.

Кира стояла под козырьком у входа, явно раздумывая: стоит ли ей нырнуть под набирающий силу дождь?

– Привет.

– Привет. А я думала, ты так и исчезнешь, не поздоровавшись.

– Извини. Я тут с приятелем был… Вот проводил немного.

– Да ладно. – Кира улыбнулась. – А я вот, представляешь: зонт забыла.

– Я тоже.

Мы немного постояли молча и посмотрели на то, как идет дождь. Многие из выходящих на улицу начали в нерешительности останавливаться в дверях. Под козырьком становилось тесно.

– А ты торопишься? Может, переждем где-нибудь?

– А давай! – неожиданно для меня согласилась Кира.

Мы забежали под первую попавшуюся неоновую вывеску и нырнули в тёмную нору бара. Внутри было людно и шумно. Все столики оказались занятыми.

И, наскоро стряхнув с себя холодные капли дождя, мы двинули прямо к барной стойке. Со знанием дела я начал изучать коктейльную карту.

– Может, чего-нибудь согревающего? Глинтвейн или кофе с коньяком?

Кира пожала плечами и обратилась прямо к бармену:

– Стопку водки. Всклень.

– Не понял. Вам в шот налить или…?

Кира закатила глаза:

– Всклень значит «до краев».

– Две. И солёный огурец, пожалуй, – давясь от смеха, добавил я, – Для аутентичности (это уже в сторону Киры).

– У нас есть только оливки и корнишоны,– виновато заметил бармен.

– Давай последних!

Кира картинно уронила голову на скрещенные руки.

– А чего ты хотела? Изъясняешься выражениями из Словаря изящной русской словесности. Всклень…

– Нет такого словаря. Я по завету Солженицына стараюсь удержать «ближний пласт языка». Но он безвозвратно дохнет!

Я поморщился:

– Можно было и поизящнее выражение найти. «Испускает дух», например?

– Нет. Здесь он именно дохнет! Не чокаясь.

И Кира подхватила только что поставленный перед ней шот³ водки. Старательно налитый «всклень».

Удивительно!

Я столько представлял себе нашу встречу. С томительным ожиданием кофе за аккуратным столиком. Мхатовскими паузами. Взглядами вскользь. Опадающей пенкой и возрожденными надеждами. Вздохами. Экивоками. Потугами на интеллектуальный цинизм…

А мы даже не сидим – стоим бок-о-бок у стойки бара. Пьём водку. И смеёмся.

Глава 2. «Берлога»

Ещё не было сказано ничего о нашем прошлом. Никаких «Мы» и никаких «Если б…». Ни поцелуев. Ни обещаний. Ни томных взглядов, настойчиво ворошащих в глубинах памяти забытые чувства.

Но только лишь захлопнулась дверца попутки, увозившей Киру домой, я начал готовиться к её возвращению в свою жизнь.

И начал я, как водится, с нашей с Бобой «берлоги».

Мы снимали бывалую «двушку» на четвёртом этаже пегой хрущёвки.

Когда-то, вероятно, «двушка» была «трёшкой». Но узость кухни, напоминавшей скорее кладовую или бойлерную с огромным газовым котлом над раковиной, вынудили хозяев снести одну стену и провести незаконную перепланировку. В результате «сердцем» нашего жилища стала довольно просторная гостиная, разделённая посередине барной стойкой. Собственно, эта барная стойка с ядрёно-жёлтой глянцевой столешницей и хромированной ногой-пилоном и определила мой выбор квартиры.

Я снял её около двух лет назад. Через четыре года после нашего с Кирой расставания. И почти сразу в ней появился Боба.