«Возвращается ветер на круги свои…». Стихотворения и поэмы

Скоро успокоюсь под землею
Навсегда я от земных трудов.
Над моей могильной, черной мглою
Стаи пролетят других годов…

Будет биться жизнь еще под солнцем,

Будут плакать так же, как и я,
Будут мыслить все над Чудотворцем,
Спрашивая тайны бытия…

Однолеток

Подумать только: это мы
Последние, кто знали
И переметные сумы,
И блеск холодной стали
Клинков, и лучших из друзей
Погони и похода,
В боях израненных коней
Нам памятного года
В Крыму, когда на рубеже
Кончалась конница уже.
Подумать только: это мы
В погибельной метели,
Среди тмутараканской тьмы
Случайно уцелели.
И в мировом своем плену
До гроба все считаем
Нас породившую страну
Неповторимым раем.

Совесть

Эти кресла, в которых никто
                              не дремал,
Неприступные эти диваны,
На которых никто, никогда
                              не поспал,
Ни влюбленный, ни трезвый,
                              ни пьяный.
Эти книги, которых никто
                              не читал,
Эти свечи еще не горели, ―
Этот зал без гостей,
               удивительный зал,
Где ни разу не пили, не пели.
И фарфор, и хрусталь: но никто
                              уж не пьет
Из него за подругу, за друга,
И коснувшись, нечаянно, вдруг
                              разобьет,
От смертельной тоски, от испуга.
Эта жизнь для вещей, эта жизнь
                              без людей.
Без пылинки на звонком паркете.
Это совесть твоя:
                        молчаливый лакей,
Бритый черт в полосатом жилете.

«Короче, как можно короче…»

Короче, как можно короче,
Яснее, как можно ясней ―
Двенадцать сияющих строчек
Любви неповторной моей.

«Что тебе, мой тайный и чудесный…»

Что тебе, мой тайный и чудесный,
Самому мне не подвластный дар ―
Этот страшный, беспощадный, тесный,
Жизнь испепеляющий пожар;
Бесприютный, беспокойный, устремленный,
Задохнувшийся в телесной тесноте,
Умирающий, но все еще влюбленный
Голос мой, взывающий к тебе.

«Без значенья, без причины…»

Без значенья, без причины
Просто так: Шалтай-болтай ―
Туроверовой Ирине
Туроверов Николай.

1960

Анафема

Для всех грехов есть милость и забвенье ―
Господь клеймит злопамятных людей ―
И распятый с Христом разбойник и злодей
Поверил первый в жертву искупленья;
Но есть среди людских богопротивных дел
Одно, которому не может быть прощенья,
Оно одно не знает снисхожденья ―
Предательство ― мазепинский удел!
И страшная анафема гремит,
Как гром небесный, церкви сотрясая,
Предателя навеки проклиная,
И вторят им из-под могильных плит
Все мертвецы, и вторит все живое, ―
И нет предателю покоя,
Покуда Божий мир незыблемо стоит.

«Хорошо, что смерть сметает…»