Возвращаясь к самому себе

Я же подходил к солдату, брал за ремень винтовки и, весь в напряжении, - какие уж тут улы-бки - спрашивал: "Так пойдут воевать или не пойдут?" Ему жизненно важно было знать, пойдет солдат с революционерами или не пойдет, победит революция или нет. Вот суть этой довольно примитивной сценки в спектакле "Человек с ружьем". Тем не менее, несмотря на свою примитив-ность, она вошла в историю русского театра как некое открытие, что ли, в подаче роли Ленина.

В связи с этим, кстати, мне подумалось вот о чем: ведь никогда раньше царей-батюшек на сцене не изображали. Вероятно, это считалось кощунством. Как это: какой-то скоморох - наша профессия в глазах знати выглядела полупристойной - выйдет на сцену Мариинского или Алек-сандринки и будет изображать "из себя" русского императора! И зачем его вообще изображать, когда вот он, существует вживе.

Запечатлеть Екатерину Великую на портрете - это одно, но представить ее на сцене какой-то актрисе без роду без племени... У нас же при жизни Сталина десятки "Сталиных", попыхивая трубкой, выходили на сцену.

То, что мы разыгрывали на сцене в те годы, это была как бы мистерия, наподобие той, что разыгрываются в дни религиозных праздников у католиков. Играют, ритуально точно повторяя сценки из Библии, сюжеты, оторванные от истинной жизни, от конкретных людей, но освященные церковью, но навсегда затверженные в малейших деталях, в любом своем повороте...

У нас в семидесятые годы и в самой жизни было немало таких ритуальных действ, игр все-рьез. Одна из таких игр - игра в бригады коммунистического труда. Вот и мы, актеры вахтангов-ские, были распределены по бригадам комтруда завода "Динамо". Я был в бригаде Бориса Козина. Боря, кстати, хитрый мужик, хоть и играл, как все, в "коммунистический труд", но "помнил свой кисет": пользуясь моим "членством" в своей бригаде, пробил себе и гараж, и холодильник - он меня науськивал, чтобы я ходил и все это клянчил у директора завода, буде я был к нему вхож. И не один Боря был таким. Он не лучше и не хуже других - жил нормально, а как же иначе, если тогда все про все приходилось "доставать".

Ну, а наша, так сказать, витринная жизнь в бригаде коммунистического труда заключалась в том, что мы, артисты, и рабочие бригады как бы делились друг с другом своими делами и дости-жениями. Я им - про театр рассказываю, они мне - про выточку деталей. При том, что им до смерти тоскливо слушать про театр и про то, как я играю, и мне тоже не намного веселей было вникать в процесс выточки деталей.

Конечно, я должен был показывать бригаде все свои работы в театре и кино: "Вот, ребята, что я сделал". Кинокартины я привозил прямо на завод, а на спектакли бригада шла в театр. Смотрели они и "Человека с ружьем". Я играл Ленина так, как рассказывал здесь выше: жесткого, угруюмо-ватого, сосредоточенного. И вот мой бригадир, отечески взяв меня за плечо, сказал:

- А Владимир Ильич был другой.

- Какой же?

- Он был мягче, - убежденно сказал мой бригадир, человек лет на пятнадцать моложе меня, но он уже до мозга костей был пропитан, начиная с детсада, как все советские люди, не отягощен-ные излишним знанием или хотя бы любопытством, был пропитан "знанием", продиктованным партийной пропагандой, партийным искусством, партийной школой. К тому же - и это тоже было уже на уровне подсознания - он, Боря, был рабочий. И мало того рабочий передового завода "Динамо"; и этого мало: он был бригадиром рабочей бригады коммунистического труда передового завода "Динамо". А я интеллигент, актер, да еще как бы отданный в его бригаду на воспитание. Вот он, ничтоже сумняшеся, и воспитывал меня.

Так заморачивали мы все мозги народу. Ленин был мягче, добрее. Теплее. Одним словом, "самый человечный человек".

Но были у меня и две серьезные работы в роли Ленина. В театре это спектакль "Брестский мир", поставленный по пьесе Михаила Шатрова Робертом Стуруа. И фильмы, тоже по шатров-ским сценариям, снятые на телевидении к 1970 году, то есть к столетию со дня рождения Ленина, а показанные... через двадцать лет.

Михаил Шатров много занимался Лениным и был непревзойденным мастером документа: документального, если можно так сказать, Ленина. Драматург понимал, что какие-то художест-венные сочинения на эту тему просто не допустят, и создал целую серию недлинных - на час, час двадцать - картин, в которых отражались те или иные события или просто эпизоды из жизни Ленина. Это были строго документальные произведения. Все оттенки того времени, все высказы-вания Ленина и его сподвижников или врагов черпались из существовавших к тому времени записок, партийных протоколов, не говоря уж о статьях и других работах самого Ленина.

Режиссер Леонид Аристархович Пчелкин, взявшийся за эту работу на телевидении, выбрал первых актеров, в ту пору существовавших, и мы с огромным интересом начали готовить этот подарок к юбилею Владимира Ильича.