Возвращаться – плохая примета

О том, насколько сегодня ей неуютно бегалось утром, Арина смолчала. И о том, что все время казалось, будто за ней кто-то наблюдает из всех кустов разом, тоже решила не говорить. Он тогда ее на пробежку не выпустит точно. Сам не бегает, предпочитая в саду гантели ворочать, и ее не пустит. Нечего наполнять душу параноидальными страхами.

– Хорошо, если так, – кивнул он согласно, руку уронил с ее плеча, отчего ей тут же сделалось неуютно, отступил на пару шагов. – Только звони, Ир. Как приедешь, позвони. И как выедешь из города, тоже. Пока…

– Пока. – Она прижала сумку локтем к боку, повернулась, чтобы уйти.

– Эй! – вдруг позвал он.

– Чего? Чего опять?

Она нетерпеливо глянула на часы. Если он продолжит свой инструктаж, она может опоздать.

– Шикарно выглядишь, Ирка, – ухмыльнулся Перцев загадочно, и только она порадовалась его комплименту, как он тут же все испортил, добавив: – Ему понравится…

Ему понравилось! Да еще как! Пока шла по коридору к кабинету Сячинова, с наслаждением смаковала в уме вид вытянувшейся Ванькиной физиономии с побледневшими губами.

– Ну-ну, Воробьева… – промямлил он, когда увидал. – Давно бы…

Она не удостоила его ответом, вошла в приемную, поздоровалась с Валечкой. Та тут же зашлась в комплиментах, принялась ощупывать ткань пиджака, цокать языком и называть всех мужиков невыносимыми слепцами.

– Ну, не все уж они и слепы, Валентина, – раздалось у них за спинами. – Есть еще зрячие, есть.

Женщины обернулись. На пороге кабинета стоял Сячинов. Осунувшееся посеревшее лицо, покрасневшие глаза, то ли не спал, то ли с похмелья, тут же сделала вывод Арина. Холеные прежде щеки в сетках сосудов и вчерашней щетине. Да и форма выглядела не лучшим образом. Китель помят, расстегнутый воротник рубашки несвежий.

– В кабинете ночевал, – успела шепнуть Валечка, заметив изумление в ее взгляде.

– Красавица, просто красавица! – вяло похвалил Сячинов, прослушав ехидный шепот своей секретарши, и кивком пригласил ее войти.

Арина вошла за ним в кабинет, уловив-таки легкий запах перегара, старательно залитый одеколоном и сдобренный мятным ароматом жевательной резинки.

– Присаживайся, разговор есть, – деловито сказал Сячинов, сел на свое место.

Арина заняла то самое, на котором всегда сидела прежде на совещаниях у него: третий стул по левую руку от начальства. Она уселась, положила изящную сумочку на стол перед собой, осмотрела кабинет. Ничего не поменялось, ничего, кроме хозяина. Тот выглядел на троечку с минусом. Если бы не форма, Арина с легкостью приняла бы его за измученного недугами и жизнью стареющего человека.

– Что? Плохо выгляжу? – проворчал Сячинов и потянулся к графину с водой. – Знаю, можешь не возражать. Не то что плохо, отвратительно! А знаешь почему?

– Нет.

– Потому что совершил жуткую глупость, бросив свою жену, – признался вдруг он жалобным голосом, шумно глотая, выпил стакан воды, поставил его обратно трясущейся рукой. – Совершил глупость, Арина, н-да… А жена моя бывшая, так же вот, как ты, расцвела, помолодела. И так же… Так же не желает меня видеть, как ты Ваньку. Не желаешь ведь видеть-то его, нет?

Арина неопределенно пожала плечами. Честно? Ей не было жаль этого ловеласа, не сумевшего с достоинством переступить возрастную кризисную черту. Была семья, дети, не осталось ничего.

С Ванькой все по-другому. Там у него любовь, там единство взглядов и вкусов. Что еще он ей тогда успел наболтать, прежде чем она трусливо сбежала? Кажется, обвинял ее в том, что она давно перестала быть женщиной. Давно превратилась в солдафона с непричесанной башкой и неумытой мордахой.

– Про убийство в своем поселке, конечно же, слыхала, – утвердительно молвил Сячинов, перестав себя жалеть и перейдя наконец к делу.

– Да, – коротко ответила она.

– На место преступления ходила?

Скрывать смысла не было. Участковый доложил давно, и родители погибшей тоже наверняка проболтались. Арина кивнула.

– Все, стало быть, видела.

И снова молчаливый кивок.

– А потому мне важно знать, что ты думаешь по этому поводу, Воробьева, теперь?

– То же, что и тогда, Сергей Иванович. Что мы упрятали за решетку невиновного человека.

Ему понравилось, что она сказала «мы», а не «вы», хотя единственной, кто возражал против основной версии, пущенной в разработку, была как раз она. Не открестилась от общего дела, уже неплохо.

– Ты считаешь, что это не подражатель, не член какой-нибудь дикой группировки, именующей себя сектой, а именно тот самый убийца, который отправил тогда целое семейство на небеса? – уточнил Сячинов и хитро прищурился.

Что-то у него было. Что-то прятал в рукаве своего измятого кителя этот старый лис, какой-то козырь точно там у него имелся.

– Я считаю… – она замялась.

Она дала себе слово, дала слово Перцеву не забивать себе голову этим убийством. Она почти поклялась и себе, и ему, что не станет лезть в расследование. Не будет встречаться с людьми, не будет задавать им вопросы. Не станет ничего выяснять о знакомствах погибшей девушки, ее деловых контактах, если таковые имелись. Она дала себе зарок… вчера!

Сегодня-то другое дело!