Возвращенец. «Элита пушечного мяса»

Но Вовины слова только активизировали поиск застежки на подсумке.

— Ну и хрен с тобой!

ППС привычно отстучал короткую очередь. Все три пули попали в грудь, швырнули немца к стене, карабин с грохотом упал на пол, а тело медленно сползло по стене, оставляя на красивых бежевых обоях красные полосы. Взгляд остекленел и из испуганного стал удивленно-обиженным. Труп так и остался сидеть у стены, голова склонилась на грудь, как бы пытаясь разглядеть, что там, в груди, произошло и почему он умер. Лет пятнадцать-шестнадцать, коротко стриженые светлые волосы, мешковатый, не по размеру, мундир. Ремни, подсумки и прочая сбруя — новенькие, только со склада. Отбился от своих, забился в самый дальний угол, но форму не снял и оружия не бросил. За Гитлера своего решил до конца драться или от страха совсем переклинило?

Сзади затопал Михась. А сердечко-то бухает, и ладони потные, отвык однако.

— Вы живы, товарищу ефрейтор?

— Я немца убил.

— Ну и добре.

Солдат протиснулся мимо Вовы, подошел к убитому и поднял с пола немецкий карабин с так и открытым затвором.

Михась хотел пройти обратно, но Лопухов преградил ему путь.

— А ты где был? Кто меня страховать должен?

— Да я…

— Выворачивай.

— Что?

— Я сказал, мешок выворачивай.

Оспорить решение разгневанного начальства солдат не решился. Отложив в сторону свое и трофейное оружие, скинул с плеч подозрительно округлившийся сидор и начал его развязывать. Сверху обнаружился ворох блестящих белых тряпок.

— Платья думав дружини та дочкам…

— Дурак, это же ночные рубашки. Брось их здесь, — и, видя, с каким сожалением Михась расстается с имуществом, которое уже считал своим, добавил: — Сначала приказ выполним, потом чего-нибудь найдешь.

Больше никого, кроме убитого Вовой немца, так и не встретили. А такое ощущение, будто жители ушли недавно, ну вот только что. После конца зачистки Михась, получив разрешение, отправился за тряпками. Вова и Востриков стояли у выхода из подъезда во двор.

— Не дом, а улей какой-то, — поделился своими впечатлениями Востриков.

Вова взглянул на нежданно свалившегося на его голову подчиненного, бросилась в глаза худая шея, торчавшая из шинельного ворота.

— Деревенский.

Востриков кивнул.

— Давно воюешь?

— Пятый день.

— Понятно.

Помолчали, потом солдатик вернулся к заинтересовавшей его теме.

— Товарищ ефрейтор, а куда жители-то подевались?

— А черт его знает, попрятались где-то. Может, ушли.

— Даже двери не заперли.

— Правильно сделали, что не заперли. У нас бы гранат не хватило все двери вышибать.

Сверху затопали шаги, Михась возвращался.

— Ладно, пошли.

Но едва Вова с Михасем двинулись на выход, как их остановил Востриков.

— Товарищ ефрейтор, тут дверь!

Нет, ну не мог он ее раньше обнаружить? А лучше бы вообще не заметил. Неприметная, под цвет стены, дверь притаилась в тени лестницы. Если не приглядываться, то хрен заметишь. Нашелся же глазастый. Вова обследовал дверь основательнее. Наружные скобы под навесной замок пустовали. Лопухов толкнул дверь, та не шелохнулась, подергал — бесполезно. «Заперто, — догадался Штирлиц». Вот и ответ, где местные попрятались. А вдруг там рота эсэсовцев притаилась и только ждет момента, чтобы нашим в спину ударить? С другой стороны, втроем против роты? И одного взвода хватит, да даже отделения. Хотя нет, с отделением еще можно повоевать. Вова окинул взглядом свое притихшее воинство.

— Взорвем?

Дверь массивная, основательная, одной гранаты может и не хватить. Лопухов прикинул, можно ли попасть в нее фаустпатроном, но от этой идеи отказался.

— Востриков, встань у входа, если мы нарвемся — беги к ротному, сообщи ему.

— А мы? — осторожно поинтересовался украинец.

— А мы с тобой воевать будем.

Порывшись в своем словарном запасе немецкого языка, Вова, встав сбоку от двери, забарабанил в нее кулаком.

— Офнен зи дверь, а то шпренген ее на хрен!

Щелкнул затвор ППС, Михась приготовил гранату. Вова бушевал еще с минуту, как вдруг дверь под его ударом дрогнула и приоткрылась. Палец на спуске ППС, ствол автомата смотрит в узкую черную щель, Михась взялся за кольцо. Вова дернул дверь на себя и тут же метнулся вправо. Никто не выстрелил, гранаты наружу не бросили. Лопухов осторожно заглянул в проем. За дверью щурился от дневного света худой старик. Узкий световой клин выхватывал часть подвала, бросилась в глаза седая патлатая старуха, сжимавшая руку маленькой девочки.

— Солдатен есть?

Старик что-то просительно забормотал, буквально через слово у него проскакивало «нихт», нет стало быть.

— Проверить надо, — обратился к Михасю Вова.

— Треба, — согласился тот, — в мене и лихтарик е.