Возвращение

Торес отнес Къяру в ее апартаменты и, нежно поцеловав в висок, опустил на кровать:

– Отдыхай, дорогая. Еду тебе сейчас же принесут. Ты что хочешь?

– Все равно что. Главное быстро.

– Я постараюсь, чтобы тебе не пришлось ждать, – улыбнулся он и вышел.

Проследив, что уже через пять минут в ее комнаты внесли подносы с яствами, Торес удовлетворенно кивнул и направился в крыло дворца, где жила Грета с детьми.

Увидев его, черноокая и пышногрудая красавица с выразительными глазами вскочила с дивана, где сидела и, упав на пол, поползла к нему, извиваясь всем телом и слезно причитая:

– Господин мой, я не со зла, я уверена была, что безвредно оно… не гневайтесь…

– Заткнись! – Торес махнул рукой, и два дюжих евнуха подхватили ее под связанные за спиной руки и поставили перед ним.

Всхлипывая Грета замерла, потупив глаза в пол.

Еще один жест рукой, и евнухи сорвали с нее одежду и, привязав за волосы, подвесили к потолочной балке, а ноги привязали к кольцу в полу, чтобы она не могла брыкаться.

Раскачиваясь в воздухе и дрожа всем телом, Грета тихо скулила, не смея больше ничего говорить. Она повернула голову, пытаясь поймать его взгляд. Ее красивое лицо было искажено страхом, по щекам нескончаемым ручьем текли слезы, а в глазах застыла мольба и отчаяние.

Торес шагнул к ней ближе, неспешно оглядывая красивое упругое тело, которое совершенно не испортили троекратные роды. Совсем скоро он не оставит даже воспоминания о былой красоте этой женщине, дерзнувшей покуситься на его свободную волю и из-за этого почти смертельно отравившей.

– Позволь умереть, – умоляюще выдохнула она.

– Ты умрешь… но позже… – он зло усмехнулся.

– Пощади… – ее губы жалобно скривились. – Я любила тебя, родила тебе детей, я не желала тебе зла… пощади…

– Ты считаешь, я должен быть благодарен тебе, что у меня есть твои выродки, которых ты наверняка наградила такой же подлой сущностью? – он брезгливо поморщился и обернулся к евнухам: – Приступайте.

Поев, Къяра откинулась на мягкие подушки широкой кровати и утомленно прикрыла глаза. С одной стороны хотелось отключиться и уснуть, а с другой разговор с Рафом сидел занозой в сердце и будоражил воображение. Что и как ее могло так тесно связывать с этим чистосердечным и так ей понравившимся еще в образе Лады волхвом? Почему она не сошлась с ним, если ощущала его искренние чувства? Неужели из-за Норлана? Ведь Раф обмолвился, что тот беременную забрал ее от него… Может, она пыталась бежать к Рафу, пытаясь сохранить ребенка, а Норлан, вновь сыграв на ее чувствах, заставил к нему вернуться, чтобы опять обмануть…

Образ Норлана притягивал и пугал одновременно. С одной стороны она не чувствовала его лжи. Все слова дышали искренностью и любовью. А с другой, она была уверена, что он лжет. Больше всего ее поразила реакция Норлана, когда она появилась у него забрать Шона и задать те вопросы, о которых говорил отец. Губы Норлана лишь тронула печальная улыбка, и он, устремив на нее пронзительный ясный взгляд, тихо поговорил: – Я все подтвержу, моя Лаона. Мне жаль, что ты не даешь объясниться, однако это твое право, и раз я допустил глупость, откровенно не поговорив с тобой, то теперь ты вольна делать из этого любые выводы… Но я знаю, ты сумеешь во всем разобраться и все равно рано или поздно вернешься ко мне, потому что так, как я, тебя любить не будет никто…

Эти слова до сих пор рвали душу. Сознание периодически вытаскивало то один, то другой эпизод из их совместной жизни, когда она была так счастлива, слушая его слова о любви и предложения отдать ей все, вплоть до его свободы. Но она не разрешала себе думать об этом, прерывая все размышления установкой, что все это было ложью, и Норлан наверняка был уверен в ее чувствах и точно знал, что она откажется от всего и не станет ничего проверять и требовать.

– Ненавижу! Как же я ненавижу его! – она сжала руку в кулак и, повернувшись, зарылась головой в подушки, пытаясь отогнать мучительные воспоминания. – Как же ему удалось так пленить мое сердце? И ведь даже поговорить с ним боюсь… боюсь, что вновь обманет, потому что сделать это легче легкого… сама готова оправдать его и наврать себе, что угодно, лишь бы вернуть те чувства… Прав был отец, если бы не долг и звание Владетельницы я бы уже летела к нему и, простив все, с радостью стала его прикроватным ковриком… Проклятье! Может, убить его, а потом грустно оплакивать могилу? Это было бы замечательно… и ни чувства, что тобой воспользовались, как последней идиоткой, ни комплексов, ни мучений… Лишь сказка об умершей прекрасной любви.

Она села на кровати и помотала головой: