Возвращение.

Переводя дух от крика и смеха, он повернулся ко мне и, видя мой недоумевающий взгляд, полный надежд на власть этого человека, присел рядом, ткнул мне прямо в грудь пальцем и сказал:

– Вы, Арчибальд, сумасшедший! Но я говорю в хорошем смысле. Вы оголтелый романтик! Вы прибыли сюда аж из самого Нью-Йорка, вы готовы потратить свои деньги на ремонт этого старья, называемого маяком, домом, паромом, а неважно как, называйте, как хотите! Совершенно не располагая к общению своим внешним видом, вы заинтриговали меня своим рассказом и просьбой. Какой ужас, сигара стала не такой вкусной! Ваша просьба, перебивает вкус лучшего Кубинского табачного листа, она – куда вкусней!

Я сидел спокойно, но внутри меня бушевала буря радости, оркестр нервов играл теперь на весёлых нотах. И эта мелодия мне нравилась куда больше той, что была на вершине мраморных ступеней.

– Вы ставите меня в тупик, вам невозможно дать отказ. Моё нутро кричит, что не позволит этого сделать ни за что, и я во всём с ним согласен. Давайте сделаем следующим образом. Сколько у вас на всё про всё отведено дней?

– Пять. Вообще всего девять, потому что два дня уйдут на дорогу за невестой и ещё два обратно. Так что, в моё отсутствие, эти четыре дня могут быть использованы без моего участия.

Кристиан указал рукой на крышу мэрии:

– Посмотрите на купольные часы здания мэрии, они показывают половину второго. Ради такой встречи на сегодня я закончу свои дела прямо сейчас. В шести кварталах по прямой, за зданием мэрии, есть отличный паб – Гальюнов Анкерок. Прошу вас не гнушаться названием, его владелец имеет созвучную с корабельным туалетом фамилию – Галюен, отсюда и название! Я сейчас же отправлюсь домой сменить своё формальное государственное облачение и выдвинусь туда, на это мне понадобится не меньше часа, но я потороплюсь. Поймайте такси, идти достаточно далеко, любой таксист знает это место. Либо, если хотите, прогуляйтесь, ваш путь пешком займёт время равносильное моему. Встречаемся там через час. А, и вот ещё что, если прибудете туда первым – обратитесь к бармену от моего имени, пусть подготовит мой любимый угловой столик и бутылку портвейна, он знает какого.

Пожав руки, подтверждая договор, мы разошлись.

Я выбрал путь пешком. Окрылённый такой удачей я не чувствовал былой усталости, мой шаг был лёгок и путь занял вдвое меньше отведённого времени.

Часть шестая – Резерва нет.

В бар прибыл первым, в два часа дня он был пуст, но открыт. Под удивлённый взгляд скучающего у стойки бармена я зашёл внутрь помещения.

Свет был приглушён, но просматривались детали интерьера. На два десятка столов смотрели чучела невиданных мною рыб. Приколоченные, к ставшим негожими для подачи еды и бокалов посетителям деревянным подносам, они висели повсюду на стенах. Недовольные таким раскладом морские обитатели открыли рты, застыв в безмолвных попытках выругаться. Их глаза чёрными точками сверкали в тусклом свете Эдисоновых ламп. Где бы ты не находился, у входа, за столом или у барной стойки, создавалось отчётливое впечатление, что каждая из рыб смотрит своим испуганным и обвиняющим взглядом именно на тебя.

У противоположной входу стены растянулась барная стойка, соответствующе стилю, организованная из огромного обрубка корпуса корабельной доски, истёртая локтями посетителей и покрытая старыми историями она приковывала внимание входящего своей массивностью и цветом морёной древесины. Ближе к правому её концу виднелись четыре трубки цвета латуни, с кранами и рычагами. Вечером с них будет выливаться эль. Перед барной доской стояло двенадцать стульев на высоких ножках без спинок, их круглые сиденья были покрыты старой потрескавшейся от времени кожей. Стулья частично закрывали нанесённую поверх корабельной доски, побитую ногами посетителей, надпись – Гальюнов Анкерок, выполненную из сколоченных ржавыми заклёпками обрубков досок и прибойных морских ветвей, которые можно найти выброшенными на берег после штормов.

За стойкой стоял лысый бармен лет пятидесяти с седой бородой дровосека, достающей своим концом до верха груди. На его левом плече свисало полотенце, в зубах, перебегая от одного уголка губ к другому, лениво скользила зубочистка.

Вся эта композиция из огромной корабельной доски, торчащих трубок кегов, округлых стульев и блестящей лысины бармена, создавала впечатление, что в центре бара стоит огромный корабль из одной доски, а лысый бармен её капитан. Едва начнёт смеркаться, как на борт взойдут первые пассажиры и капитан заведёт старый дизель, сколоченный из кегов в машинном отсеке в его ногах, он заурчит и забурлит, а из труб вечером будет литься не эль, а валить чёрный дым.