Возвращение

У дома Козоле мы поднимаем отчаянный шум, свистим и буяним до тех пор, пока он, недовольный, в одной ночной рубахе, не высовывается в окно.

– Что вам взбрело в голову, на ночь глядя? – ворчит он. – Забыли, что я женат, что ли?

– Это дело подождет, – ревет Вилли. – Беги скорее вниз, мы нашли Зеелига.

Фердинанд оживляется.

– Не врете? – спрашивает он.

– Не врем! – каркает Тьяден.

– Есть! Иду! – кричит Козоле. – Но горе вам, если вы меня разыгрываете…

Пять минут спустя он уже с нами, и мы рассказываем ему все по порядку. Стрелой мчимся дальше.

Когда мы сворачиваем на Хакенштрассе, Вилли в возбуждении налетает на прохожего и сшибает его с ног.

– Бегемот! – кричит прохожий, лежа на земле.

Вилли мигом возвращается и грозно вырастает перед ним.

– Простите, вы, кажется, что-то сказали? – спрашивает он, беря под козырек.

Тот вскакивает и, задрав голову, смотрит на Вилли.

– Не припомню, – бормочет он.

– Ваше счастье, – говорит Вилли. – Ругаться можно лишь при соответствующем телосложении, которым вы, кажется, не отличаетесь.

Мы пересекаем маленький палисадник и останавливаемся перед пивной «Король Вильгельм». Но надпись на вывеске уже замазана. Теперь пивная называется «Эдельвейс». Вилли берется за ручку двери.

– Минутку! – Козоле хватает его за руку. – Слушай, Вилли, – говорит он торжественно, – если будет драка, бью я. По рукам.

– Есть! – Вилли хлопает его по руке и распахивает дверь.

Шум, чад и свет вырываются нам навстречу. Стаканы звенят. Оркестрион гремит марш из «Веселой вдовы». На стойке сверкают краны. Раскатистый смех вьется над баком, в котором две девушки ополаскивают запененные стаканы. Девушек окружает толпа парней. Остроты так и сыплются. Вода плещется через край. Лица отражаются в ней, раскалываясь, дробясь. Какой-то артиллерист заказывает круговую водки и хлопает девушку по ягодицам.

– Ого, Лина, товар довоенный! – рычит он в восторге.

Мы протискиваемся вперед.

– Факт, ребята: он и есть, – говорит Вилли.

В рубашке с засученными рукавами и распахнутым воротом, потный, с влажной багровой шеей, хозяин цедит за стойкой пиво. Темными золотистыми струями льется оно из-под его здоровенных кулачищ в стаканы. Вот он поднял глаза и увидел нас. Широкая улыбка ползет у него по лицу.

– Здорово! И вы здесь? Какого прикажете: темного или светлого?

– Светлого, господин фельдфебель, – нагло отвечает Тьяден.

Хозяин пересчитывает нас глазами.

– Семь, – говорит Вилли.

– Семь, – повторяет хозяин, бросая взгляд на Фердинанда. – Шесть и седьмой – Козоле.

Фердинанд протискивается к стойке. Опираясь кулаками о край стойки, спрашивает:

– Послушай, Зеелиг, у тебя и ром есть?

Хозяин возится за стойкой:

– Само собой, есть и ром.

Козоле смотрит на него исподлобья:

– Небось хлещешь его почем зря?

Хозяин до краев наполняет несколько рюмок:

– Конечно.

– А ты помнишь, когда ты в последний раз нализался рому?

– Нет.

– Зато я помню! – рычит Козоле у прилавка, как бык у забора. – А фамилия Шредер тебе знакома?

– Шредеров на свете много, – небрежно бросает хозяин.

Терпение Козоле лопается. Он готов броситься на Зеелига, но Вилли крепко хватает его за плечо и насильно усаживает.

– Сначала выпьем. – Он поворачивается к стойке. – Семь светлого, – заказывает он.

Козоле молчит. Мы садимся за столик. Сам хозяин подает нам полулитровые кружки с пивом.

– Пейте на здоровье! – говорит он.

– Ваше здоровье! – бросает Тьяден в ответ, и мы пьем. Он откидывается на спинку стула. – Ну, что я вам говорил? – обращается он к нам.

Фердинанд смотрит вслед хозяину, идущему к стойке.

– Стоит мне вспомнить, как от этого козла разило ромом, когда мы хоронили Шредера… – Он скрежещет зубами и на полуслове обрывает себя.

– Только не размякать! – говорит Тьяден.

Но слова Козоле точно сорвали завесу, все это время тихо колыхавшуюся над прошлым, и в трактир будто вползла серая призрачная пустыня. Окна расплываются, из щелей в полу поднимаются тени, в прокуренном воздухе пивной проносятся видения.

Козоле и Зеелиг всегда недолюбливали друг друга. Но смертельными врагами они стали лишь в августе восемнадцатого года. Мы находились тогда в изрытом снарядами окопе второго эшелона и всю ночь напролет должны были копать братскую могилу. Глубоко рыть нельзя было, так как очень скоро показалась подпочвенная вода. Под конец мы работали, стоя по колени в жидкой грязи.

Бетке, Веслинг и Козоле выравнивали стенки. Остальные подбирали трупы и в ожидании, пока могила будет готова, укладывали их длинными рядами. Альберт Троске, унтер-офицер нашего отделения, снимал с убитых опознавательные знаки и собирал уцелевшие солдатские книжки.