Возвращение

Он хотел, было, взять ее руку, погладить, но не решился. В широко открытых глазах – зеленых, как у Катюхи, – что-то шевельнулось на мгновение. Может, все-таки узнала? Или это только показалось? Елена Петровна молча повернулась и вышла. Алик проводил глазами ее согнутую спину, удаляющуюся по коридору, – старенький халатик, из-под низу ночная рубашка, на отечных ногах стоптанные домашние тапочки.

– Иван Иванович, уж вы меня извините за горячность, пожалуйста. Я ведь и ваши переживания прекрасно понимаю… Если разрешите, я завтра зайду, чтобы Катю повидать… Не серчайте, Бога ради!

Торопливо шагая по ступенькам вниз, к выходу из подъезда, Алик мысленно отчитывал себя: «Нашел, с кем дискуссии разводить! У старика и так все прошлое в развалинах. Как себе самому признаться, что жизнь прожил, молясь не Богу – дьяволу… А Катюху я завтра увижу».

Возле метро Алик поменял часть привезенных долларов. С трудом пересчитал непривычные бумажки со многими нулями. Один доллар – пять с половиной тысяч рублей. А когда-то за те же самые, те же самые пять с половиной тысяч Яшкины родители купили «жигули», первую модель… Кстати, надо бы позвонить Яшке.

В телефонной будке были выбиты стекла, но аппарат работал. Алик достал записную книжку, куда переписал утром Яшкин номер, набрал его.

– Да, Яков Наумович пришел. Но, к сожалению, он сейчас у руководства – срочное совещание… Обычно часов до шести тут задерживается… Да, позвоните еще.

Если по прямой, Бабушкинское кладбище располагалось не так и далеко от Измайлова – по ту сторону лесопарка «Лосиный остров». Можно, конечно, взять такси и махнуть по Кольцевой автодороге. Но Алик решил прокатиться на метро, столько лет его не видел. Привычные объявления из динамиков зазвучали на остановках: «Осторожно. Двери закрываются. Следующая станция…» И станции метро, и его вагоны за прошедшие годы как-то постарели, погрязнели. Но по сравнению, например, с нью-йоркским сабвеем московское метро выглядело все-таки неплохо.

От ВДНХ до Бабушкинского кладбища Алику пришлось проехать еще несколько остановок на автобусе. У старушки возле входа на кладбище он купил два букетика. Давно тут не был… Напротив входа, по ту сторону Ярославского шоссе, купола небольшой церквушки лучатся позолоченными крестами, кирпичные стены свежевыкрашены в темно-красный цвет; у церковных ворот сидит на земле нищенка… Посетителей на кладбище почти нет – понедельник. Заметно пригревает майское солнышко. Кресты, памятники, богатые, скромные. На них – фотографии умерших в овальных рамочках, трогательные и наивные надписи. Вокруг большинства могил проволочные оградки. Алик быстро нашел свою. Внутри – два надгробных холмика, тесно прижавшиеся друг к другу. Алик всхлипнул.

«Вот я и пришел, мои родные, мои самые близкие… Никому в этом мире, по большому счету, ничего не должен: мне делали добро – я отвечал тем же. Только у вас двоих в долгу неоплатном. Наверное, не самым плохим сыном был, но и тысячной доли своего долга не вернул. Это вы подарили мне жизнь и маленького носили на руках. Учили первым словам и первым буквам, вразумляли, что есть плохо и что хорошо. А когда вырос и время от времени попадал, молодой дурачок, в беду, это вы летели мне на помощь, не раздумывая. Я знал – у меня за спиной родительский очаг, там меня всегда ждут и любят, не отвернутся, не предадут».

Нагнувшись, Алик положил на холмики цветы. Посопел немного, успокаиваясь. Внутри оградки он смастерил когда-то небольшую скамеечку. Для мамы – она часто приезжала сюда побыть с отцом. Алик уселся на скамеечку.

Ему вспомнился отец в последние недели перед смертью. Он уже совсем ослаб; порой проваливаясь в забытье, мог и наделать под себя. Тогда Алик брал его легонькое, высохшее тело на руки, а мама над тазиком подмывала отца, меняла постельное белье, вытирала клеенку, предусмотрительно положенную на матрас. Однажды после такой процедуры отец открыл глаза – в них застыли тоска и стыд. «Скорее бы…» – тихо сказал он и опять закрыл глаза. Отцу не говорили о его страшном диагнозе. И он, чтобы не расстраивать маму и Алика, делал вид, что не догадывается. И все-таки проговорился – скорее бы смерть. Неужели и Алику предстоит мука сия? Он где-то читал о предусмотрительном раковом больном, который, жалуясь на бессонницу, загодя обзавелся целым пузырьком снотворных таблеток. А когда скрутила совсем болезнь, высыпал их всех на ладонь – и в рот… Надо будет об этом подумать. Если только хватит решимости… Скоро, скоро черед Алика. Уйдет к отцу и матери. Если они пребывают где-то, Алик их снова увидит. А если ничего нет, то все равно уйдет к ним. Туда же, где и они сейчас, – в никуда.

Глава пятая