Возвращение

Зная не цвет… но – стынь,

Да и не будь той – от сердца до кончиков пальцев, —

В ночном саду цветок распускается,

Тьму превращая в синь.

Забайкалье

Друзьям той эпохи

Змея за мною ползёт по следу,

Оставленному – тому столько лет – на горе.

От следа, чаши извечной, отведав,

Исходит восьмёркой, шипя на заре.

К утру гора белеет, как череп,

Гудит мой двойник, мой возлюбленный терем,

И вторит серебряной молнии звон —

Вернулся домой костяной камертон.

* * *

Сдавило досками, любовью, сделкой?..

Морями будь.

Дощечка колыбели тайной стрелкой

Всё ищет путь.

Мотылёк

Мальчик узнал, что умрёт, и громко рыдает.

Улыбается мама: что за брызги из ландышей мая?

«Это будет не скоро, так не скоро, почти никогда,

И сперва буду я, и ещё не умру, а состарюсь,

Да и это почти никогда, сколько вёсен растает».

Не смолкает малыш: всё равно это будет, будет!..

Горе заговаривает мама, как водицу студит:

«Вон летит лепестковая жизнь, мотылёк,

И увянет так скоро, как домик-цветок».

Только это не в счёт.

Заговоры не действуют, горе кричит и течёт.

«Ах, малыш… С океанами тянется век черепах, альбатросов.

Им песчинка – век мотылька, но их жизни равны, говорят,

Если радостью мерить».

«Как же так?»

«Может быть, как во сне, не проснулся пока,

Здесь – миг, а там проживается много».

«Мотылёк проживает во сне?»

Вот и горе ушло.

Но какою дорогой?

Улетел мотылёк. И состарилась, и умерла красавица-мама.

В сон из тени на свет лиц и жизней обрывки,

Твоих парусов чёрных, алых летят панорамы.

Всюду женщина – знак… гений, ангел изменчивости, тёмное пламя,

Как дробится оно в диких водах над головой, под ногами.

И как будто родился горой… баобабом, сосущим века,

Океаном, гудящим черепахами, альбатросами,

Под луною вздымающимся, цепенея торосами,

Но отмерили век мотылька.

По судьбе, по стерне, чисто силой краплёною крыто,

И обрюзглые мысли плетутся, как свиньи в корыто.

Философскую паузу чуткое держит кладбище,

Отдалится, прикинется рощей уютной в накрапах

И стервятников, чинно кивающих, держит за лапы,

Гладит, но и грозит: чьи там глазки всё делят и рыщут?

Выручай, мотылёк,

Принеси ему

Орошённую утра улыбку,

Где беда так не скоро, почти никогда…

В любовь погружённое,

И зерно заполняет мир.

Кто любит, быстрее живёт,

Но между песчинок часов.

Колыбельная мраку улыбка.

Выноси, мотылёк.

Умащения

Мучит зависть – отмщение к мирозданческой роли,

И вот её словно не ты (одержимости дух)

Проживаешь в поступке-обряде и плоти-наряде.

Уподобясь творцу,

Прогонять себя сквозь воплощений хлысты,

Где внутри высекается рай,

А снаружи надсмотрщиком ад.

Где предатель и сребреники берёт

Не денежной выгоды ради;

Императрица,

Ночью шлюхи переодетая,

Берёт за любовь медяки с моряков и солдат.

Где казарма – излюбленная

Императора черновая рубаха,

А клинком распахнутая арена —

Парадный мундир, ибо гения праха.

От сожженья великого города до сожженья амбара —

Всё ступени единого восхождения над…

Умащенье Вселенною —

Как соскобленные

Пот и кровь гладиатора,

В благовония, в драгоценную склянку, —

Плоть и кровь зажигающие

В патрицианке.

Рыба и океан

И если кто бывает приголублен,

То океан давно его прирыбил,

Где в коконе всея материй глуби —

От капли, впадины, до млечной зыби —

Всё памяти кристалл, един глоток,

Теперь вмещённый дабы в твой роток.

Посылы рыбе, горевая стать,

Чтоб одиночествами обменяться,

Как будто сопричастиями братства,

И просто, наконец, друг другом стать…

Где рыбе, тяжестью в сам океан,

И вдох дырою чёрной будет дан.

Ветер

Руками мысли не удержишь —

Ветер

С извилинами рвёт,

Как листья с веткой, —

Где был с вещами и людьми иными

Листок последний – собственное имя…

Я кто? Я где? Почти что пустота,

Пространство облетевшего куста.

Похоже,

Это не совсем и ветер…

Или – возникший не на этом свете.

Теперь он возвращается на тот —

Вот-вот макушку-голову снесёт.

* * *

Так помнят созвездия волгло —

Ощупью-светом…

Тонко

Алмазная тлеет наколка

В плече океана: «Ольга»…

Трепеты белых наливов,

Талая ветка смущенья

И святотатство наива

В каждом прикосновенье.

Этим кубышку наполни,

Дрожь закрывая ставнями…

Только подумалось – полно —

Всё – истаяло.

Ночь океана горела,

Схватывая перекрестья,

Над глубиною тело

Вспыхивало созвездьем.

Вечно созвездье тела,

Остановись – прекрасно!..

Мысль отлететь не успела:

Всё – погасло.

Спирт – морозное утро,

Вермуты – чёрные ночи.

Выпьем, звёздная утварь,

Чтоб захлебнулись корчи.

Ковш, эфиоп-виночерпий,

Чокнемся – не было донца,

Темень от пяток до черепа

С теменью перехлестнётся.

Цыгане

1

Наследства – кот наплакал…

Правда, плакал

Брильянтами из тётушкиных дней.

Их блеск был вместе с ней и юн, и лаком,

В ушах, кудрях невестился на ней,

Дробя огни венчальные свечей,

Подушки, взгляд с подложкою ночей.

…Тела поистлевали, как лотки,

Намытые оставив огоньки.

Ты тщилась к ним и своего добавить —

От скудных засух капельку росы

Для внучек, для красавиц дальних, бальных

Улыбку с оболочкою слезы —

В тот чудный день,

Ещё от школьной парты

Обещанный, куда народ, страна

(Он лучше и видней с подложки дна)

Спешили то во сне, а то в запарке.

Те сколочки звезды из-под земли

Не то, чтоб к очагу благополучья

И даже не на тёртый чёрный случай,

Но всё же в красоту глаза вели.