Возвращение

Семья Мейбл жила в одноэтажном доме в конце нашей улицы; мы постоянно ходили туда-сюда, всегда жадные до происходящего у соседей — помочь чем-нибудь, попросить чая, сахара, бумаги, выкройку на платье. О приезде Мейбл мы узнали за несколько недель, только нам не сказали, на чем она приедет — на автобусе или на машине и когда приедет — днем или вечером. Она возвращалась из Австралии, большую часть пути плыла пароходом, потом на пароме до Дублина, а потом поездом добиралась до нашей станции, такой захолустной, что редко кто из пассажиров выходил на ней. Мейбл приедет усталая. Взволнованная. Переполненная диковинными историями и впечатлениями. Сколько она у нас пробудет? Как она выглядит? А волосы у нее с завивкой? А какие подарки и безделушки привезет? Говорит небось теперь с акцентом. Ах, до чего же интересно! Эти и тысяча других вопросов одолевали нас, и чем ближе становился день приезда, тем чаще все рассуждали о ней, поминали ее имя. В субботу меня отпустили помочь ее маме, и, сгорая от нетерпения, я примчалась к ним ни свет ни заря, прихватив шесть яиц и сбивалку. Прежде всего надо было убрать комнату наверху. Она пропахла плесенью. Там хранили овес, потому в углах скреблись мыши. Это была мансарда с круглым окном и наклонным потолком. Вообще-то ее и комнатой назвать нельзя было — там и не выпрямишься: стукнешься затылком о низкий, крашенный клеевой краской потолок. Я должна была собирать совком овес и ссыпать его в мешок. Но я настолько была захвачена предстоящим приездом Мейбл, что то и дело забывалась и просыпала овес мимо. Мама Мейбл повторяла: «Хоть бы ничего в дороге с ней не стряслось», «Хоть бы не обманула, приехала», но говорила она это, чтобы скрыть свою радость, усмирить ее. Ведь приезд Мейбл сулил новые надежды и перемены в ее жизни.

Мейбл уехала десять лет назад, и их связывали эти годы только письма, она писала раз в месяц и вкладывала в конверт фотографии. Снимки были совсем тусклые, на них Мейбл — с другими девушками, глупо ухмыляется, так что понять нельзя, какая Мейбл на самом деле. Да к тому же на ней шляпа, лица почти не видно. Мейбл жила компаньонкой у одной леди; в письмах она расписывала эту леди, и как та сердится, и какие подсолнухи в ее саду, и какое красивое у нее немецкое пианино вишневого цвета.

— Она, надеюсь, останется у нас на лето, — сказала мать Мейбл слишком, как мне показалось, размечтавшись. Ну кому захочется торчать три-четыре месяца в нашем богом забытом местечке?! Тоска зеленая — вспашут землю, посеют овес и рожь, соберут урожай, обмолотят зерно, свезут на ярмарку гусей, и снова вокруг голые поля. Никто из местных женщин не красится, а в аптеке кольд-крем и крем под пудру сохнет в баночках, потому что никто его не покупает. Конечно, у нас следят за модой, смотрят журналы; мы с сестрами знаем, что леди теперь носят твидовые костюмы малинового цвета, а иногда прячут под корсаж надушенный носовой платок, чтоб аромат дольше держался. Ни на секунду я не допускала мысли, что Мейбл останется у нас надолго, но скажи я что-нибудь в этом роде, ее мама отправила бы меня домой. Мы отнесли наверх складную кровать, застелили ее чистыми простынями и одеялами, повесили липучку от мух. Плесенью пахло по-прежнему, но мама Мейбл сказала, что ничего в этом страшного нет, а если Мейбл стыдится своего дома, то тут уж ей не помочь.

Мы спустились вниз печь пироги. Мама Мейбл разбила в миску яйца и принялась их взбивать, пока не получилась пена. Потом достала апельсиновые и лимонные цукаты, на которых льдисто сверкали кристаллики сахара. Как хотелось взять кусочек! Мне велели просеивать муку, и я так энергично принялась за дело, что мука закружила в воздухе будто снег. Тут пришел отец Мейбл и потребовал, чтобы его накормили обедом. Мама Мейбл спросила, разве он не видит, что она печет пирог? И послала его в чулан во дворе у ясеня; он отправился туда и, обхватив дерево рукой, стал ворчать. В чулане ничего, кроме молока, отстаивавшегося на масло, не оказалось.

— Не приставай, — сказала мама Мейбл.

— Может, мне траву есть прикажешь? — сказал он, и я испугалась, как бы он в сердцах не запулил миску со взбитыми яйцами во двор, поди собери их среди топчущихся в навозе кур, уток и свиней.