Возвращение

– Когда я был сопливым мальчишкой… – Оберъягер Ханс Брюннер сунул в рот сигарету и теперь безуспешно пытался попасть спичкой по коробку. – Я… смеялся над рассказами дедушки… О вервольфах… Которые как-то гнались за ним по лесу… И выли, наверное, точно так же… Мои внуки тоже… Будут смеяться, когда я буду им рассказывать… Про сегодняшнюю ночь… Если буду… Если останусь жив… Шайзе…

– Нет, Ханс. Боюсь, что ты никогда и никому этого рассказывать не будешь. – Унтер-офицер Фриц Штернер, старший группы, обвел угрюмым взглядом своих подчиненных и затем продолжил: – Камрады, большую часть из вас я хорошо знаю еще по охотничьим угодьям нашего герцога Вюртембергского. Я не один десяток лет охотился на волков и знаю все их повадки… Сегодня была не обычная стая, а… что-то гораздо хуже… Обычные звери так выть не могут. На такое способны только… – он запнулся, не решаясь выговорить жуткое слово и тем самым привлечь к себе внимание тех, о ком говорил. – Поэтому я хочу, чтобы вы знали: утром я доложу герру оберсту о том, что следы русских обрываются в непроходимой трясине и, судя по всему, они все утонули, пытаясь выбраться из окружения. Если кто-нибудь из нас расскажет правду, над нами будут смеяться сначала все сопляки из рейхсхеера, а потом вся обслуга домов для умалишенных. Но перед этим все-таки последует наказание за невыполнение приказа. А еще раз идти к этому чертовому болоту нет желания ни у меня, ни, я думаю, у вас…

Глава 10

Выйдя на поляну, негромко свищу «Свои», в ответ в черном провале ворот два раза и, после паузы, еще раз мигает фонарик. Значит, все в порядке. Захожу внутрь, и меня наперебой встречают одним и тем же вопросом: «А что это было?» Волчий вой здесь был хорошо слышен и наверняка доставил присутствующим немного острых ощущений. Я представляю, каково проснуться среди ночи от такого «будильника».

– Ничего особенного. – Пытаюсь вкратце объяснить произошедшее: – К болоту с той стороны подошли немцы, и наш хозяин отправил им навстречу стаю волков…

В ответ – немая сцена, народ пытается переварить сказанное.

– Что значит «отправил»?.. Как это?.. Ему волки подчиняются?.. Невозможно!.. Ну ничего себе!..

– А то и значит. – Чего-то меня покаламбурить тянет. – Дед Мартьян высвистал из леса волков, они перед ним выстроились, он им скомандовал «фас!» и показал направление движения. Они и убежали.

Все разговоры пресекаются фразой Семена, почему-то подошедшего сзади:

– Я-то серых повидал на своем веку в достатке. Ток вот ни разу не слыхивал такой «музыки». Ручные они там, аль нет, у меня б с десяток верст пятки сверкали, если б за спиной такое…

– А ты откуда бредешь, добрый молодец? – Так, пора менять тему, дабы избежать лишних вопросов. – Сказано ж было – «никуда»!

– Так мы с Гордеем никуда и не уходили. В доме – тока раненый и сестричка. Ей такое услыхать – сам подумай, командир! Вот мы и сели возле крылечка покараулить, он и посейчас там…

Надо ж, какие у меня бойцы инициативные. И, что самое главное, инициатива – правильная…

– Добро, молодцы! Теперь часовые бдят, остальным – спать… Я скоро вернусь, за старшего остается Семен.

– Командир, я – с тобой. – Игнатов, назначенный старшим, тут же начинает подрывать основы единоначалия.

– Для тех, кто ночью плохо слышит, повторяю: ты – за старшего! Я… Иду… Один…

– А ежели?..

– Один!..

Быстренько разворачиваюсь и иду к полянке, где изредка мигает светильничек. Дождавшись меня, Мартьяныч молча поворачивается и шагает впереди, указывая путь. Идем минут десять, от бесчисленных поворотов в разные стороны появляется ощущение, что старик просто водит по кругу, чтобы днем я не смог повторить маршрут. Что ж это за место такое таинственное?.. Внезапно, выйдя на очередную полянку, он останавливается, и привыкшие к темноте глаза вскоре различают какой-то черный забор. След в след за дедом обхожу по часовой стрелке частокол из заостренных бревен и сворачиваю в небольшую калитку. Мартьяныч жестом показывает мне «Стой!», прислушивается к чему-то только ему одному слышимому, затем проходит вперед и зажигает заранее приготовленный факел, воткнутый в землю. В мерцающем пламени видна огороженная округлая площадка, в середине которой высится громадный, наверное, в три-четыре обхвата, дуб. Раскидистые ветви почти везде лежат поверх заостренных бревен, создавая своеобразную крышу. Перед лесным великаном врыт в землю и окружен неглубоким ровиком валун высотой в половину человеческого роста неправильной вытянутой формы. В скудном освещении он кажется иссиня-черным, будто поглощающим свет, на поверхности нет никаких бликов. Старик поворачивается ко мне и командует:

– Подойди и положи ладони сверху!

Хочется задать кучу вопросов, но ноги сами несут меня к камню, протягиваю руки и кладу их на верхушку. Поверхность прохладная, состоящая из множества мелких извилистых бугорков, пересекающихся друг с другом, с гладкой, будто отполированной поверхностью. В «низинках» между ними камень ноздреват, напоминает на ощупь пемзу. Такое ощущение, что держу во много раз увеличенную косточку от персика.