Возвращение

– Я была готова жить неприметной жизнью до конца своих дней. Или покончить с собой, если Слейд меня отыщет. Все равно я осталась одна – мама умерла в две тысячи одиннадцатом, папа пережил ее совсем ненадолго. Но потом, в две тысячи шестнадцатом, стали появляться первые сообщения о загадочной новой болезни.

– Синдром ложной памяти.

– Широкая общественность узнала про СЛП недавно, но я-то сразу поняла, что за ним стоит Слейд. Первые два года, пока я скрывалась, он ничего не помнил о нашей совместной деятельности на платформе. С его точки зрения, я исчезла еще до того, как Чжи Ун предложил мне работу. Но когда мы снова дожили до две тысячи девятого, вернее – до той ночи, когда я воспользовалась креслом для побега, к Слейду вернулись все воспоминания о том, что мы там делали. Мертвые воспоминания, разумеется, и однако – вот тут-то я и ошиблась в своих расчетах – в них оказалось достаточно информации, чтобы он сумел самостоятельно разработать кресло вместе с прочими компонентами. Я отправилась в Нью-Йорк, поскольку эпидемия СЛП началась, судя по всему, именно здесь, и я решила, что он построил лабораторию прямо в городе и ведет испытания на людях. Мне не удалось его разыскать. Так, мы почти на месте.

Они заехали в самую глубь района Ред-Хук в Бруклине, Барри медленно ведет машину мимо ангаров, выходящих прямо к воде. Хелена показывает ему нужное здание, но запарковаться заставляет в темном переулке за пять кварталов от него. Барри приходится сдать задним ходом в укромный уголок меж двух переполненных мусорных баков.

Дождь прекратился. Тишина вокруг такая, что это действует на нервы, пахнет влажным мусором и застоявшейся дождевой водой. Перед мысленным взором Барри появляется Меган, какой он увидел ее в последний раз – лежащей на грязном тротуаре возле собственного дома, босые ноги торчат из-под мокрого пластика. С трудом удержавшись, чтобы не разрыдаться, Барри открывает багажник и достает оттуда дробовик и коробку патронов.

Они идут с четверть мили по разбитым тротуарам. Барри настороже, готов отреагировать на звук шагов или приближающегося автомобиля, однако они слышат лишь отдаленный гул курсирующих над городом вертолетов и басовитые гудки барж на Ист-Ривер.

Хелена подходит к неприметной стальной двери. Это боковой вход здания у самой воды, все еще украшенного логотипом прежних владельцев – пивоваренного производства. Она набирает код на замке, и, когда они попадают внутрь, включает свет. В здании сильно пахнет моченым ячменем, шаги отдаются гулким эхом, словно в заброшенном соборе. Они минуют ряды бродильных баков из нержавейки, потом – покрытый ржавчиной чан для сусла, и наконец – то, что осталось от упаковочной линии.

Поднявшись по лестнице на четыре пролета, Барри и Хелена оказываются в просторном помещении. Окна от пола до самого потолка выходят на реку, остров Говернорс и сверкающую южную оконечность Манхэттена. По полу вьются кабели, он усыпан печатными платами, да так, что ступить некуда. У кирпичной стены гудит целая стойка серверов, рядом объект, напоминающий недостроенное кресло – грубо сколоченная рама, вдоль ножек и подлокотников тянутся пучки проводов. На верстаке закреплено что-то вроде шлема, почти скрытого за мешаниной недопаянных контактов.

– Хотите самостоятельно сделать кресло? – спрашивает Барри.

– Отдельные инженерные и программистские заказы я разместила на стороне, однако это уже мой третий раз, так что я кое-чему научилась, да и денег от инвестиций мне вполне хватает. Благодаря прогрессу в компьютерной области стоит все значительно дешевле, чем тогда, на платформе. Хотите перекусить?

– Нет.

– А я умираю с голоду.

За серверами виднеется небольшая кухонька, а напротив, у самого окна – кровать и шкафчик с зеркалом. Жилую площадь ничто не отделяет от рабочей, так что все помещение выглядит в полном соответствии с тем, чем и является. Лабораторией ученого, одержимого своей деятельностью или попросту безумного.

Барри заходит в туалет, чтобы ополоснуть лицо. Когда он возвращается, Хелена уже орудует у плиты с двумя сковородками.

– Я люблю яичницу по-мексикански, – говорит Барри.

– Знаю. И особенно вы ее любите по моему рецепту – или, вернее, по рецепту моей мамы. Присаживайтесь.

Он садится за небольшой столик, отделанный дешевым пластиком, и Хелена приносит ему тарелку. Есть Барри не хочется, но он понимает, что без пищи нельзя. Надрезает ножом слабо прожаренную яичницу, желток течет на фасоль с зеленой сальсой. Начинает жевать. И правда – такой вкуснятины он в жизни не пробовал.

– Теперь я должна рассказать вам о том, что еще не произошло, – говорит Хелена, усаживаясь напротив.

Барри смотрит на нее. Ему кажется, что в ее глазах мелькает затравленное выражение, что она вот-вот сорвется.