Возвращение

Что она имеет? Призрачную свободу? Её будут искать. Абассинец не простит побега. Речь идёт о жизни его сына, если он ещё жив. Он не пожалеет её, как не жалел других, выслеживая и отправляя на эшафот. Палач.

Руди сказал верно. Она должна сделать так, чтобы её не искали. Вот и подходящий случай. Случай ли? Вспомнились слова Рухи: «Всё идёт по намеченному пути Божьему и нужно довериться его воле… Пока ты не отдашь свою жизнь в руки Господа и не пройдёшь все намеченные им вехи, будешь подвергаться испытаниям».

Избегала смотреть в сторону камина, одёргивая себя, уговаривая. Он не стоит твоих слёз и бессонных ночей, проведённых в раздумьях о нём. Он не достоин тебя. Он лжец. И тогда, когда объявился в поместье с цветами, лгал. Увидел живой и сработал охотничий инстинкт — догнать ускользающую дичь. Он добился своего. Дичь угодила в расставленные сети.

Одежда собрана. Переобувшись в сапожки, вывернула накидку серой стороной наружу. Теперь она станет одной из всех: безликой унылой массой. Направившись к двери и услышав за спиной сдавленный стон, обернулась.

Бригахбург… Он не спускал с неё настороженного, дико вращающегося взора. Как поступить с ним?.. Никак. Поставив чемодан, подошла к нему, присев рядом. Протянула руку к его лицу. Видя, что он закрыл глаза, отдёрнула.

— Я хотела любить и быть любимой. Хотела, чтобы ты был рядом, когда вокруг беспросветная темень, чтобы крепко обнимал меня. — Глаза наполнились слезами. Не выдержала, притронувшись кончиками пальцев к заросшей щетиной щеке.

Почувствовала, как он напрягся. От вида увлажнившегося прямого молящего взора, неверяще приподняла бровь, продолжая:

— Хотела слышать стук твоего сердца под своими ладонями. Чтобы ты успокаивал, когда мне страшно, чтобы оберегал и защищал. Хотела родить тебе детей. Хотела, чтобы ты, доверившись мне, пошёл к открывшейся двери в неизвестность и, не раздумывая, шагнул в бездну следом за мной. Я думала — вместе мы преодолеем всё… Но для этого нужна взаимная любовь и доверие. Ты сделал свой выбор. Больше мне нечего здесь делать.

Шагнув к двери и уже взявшись за ручку короба, стремительно вернулась.

Размахнувшись, ударила его по лицу. Удар пришёлся по виску, щеке, мазнул по верхней губе.

— Вы знаете, за что, — судорожно вздохнула, пряча руку в карман. Нащупала зажигалку и, сжав её, постаралась взять себя в руки. — Вы лжёте, предаёте, убиваете. Я становлюсь похожей на вас. Я научилась изворачиваться и лгать. Любить и ненавидеть. Спасибо за науку, господин граф. Человек должен познать всё, совершать ошибки ради того, чтобы знать, почему их не следует совершать. Уже и не помню, кто это сказал. Передайте Лемме, чтобы не искал меня. Я возвращаюсь в своё время. Да, открылся проход. Я вернулась за своими вещами, но, оказалось, что потеряла их…

Отошла к двери и, уже взявшись за ручку, снова вернулась. Достав из кармана монеты, выбрала три и бросила к ногам мужчины:

— Теперь я вам ничего не должна.

Истошный скрип двери прошёлся огнём по обнажённым натянутым нервам.

Герард закрыл глаза. Обмякшее тело казалось раздутым и бесформенным. Он не ощущал покалывания в посиневших пальцах рук. Качнувшись в сторону, забился в приступе отчаяния, завыл, как дикий зверь, потерявший своё дитя. Проклятый Шамси! Лучше бы араб проткнул его насквозь своим кривым кинжалом.

Женщина, которая стала смыслом его жизни уходит…

Тяжело надрывно дышал, сознавая, как был прав тайный советник, сказав, что она не станет его слушать. Не просто не слушать! Она лишила его этой возможности, не ударив пальца о палец, чтобы освободить. Ушла, не позволив ему объясниться с ней.

А он всё понял. Не сразу, но понял. Выбрав роль корыстной твари, Птаха была слишком убедительна.

Сначала всё походило на балаган с участием доверенного лица его величества и Таши. Если в роли, выбранной арабом, сомневаться не приходилось, то пфальцграфиня в роли подозреваемой выглядела странно. К моменту его появления они продолжали начавшийся ранее разговор. Беседа велась на повышенных тонах, и Герард дивился тому, как смеет его Леди вести себя столь дерзко с тайным советником.

На смену непониманию пришло осознание, что его женщина совсем не та, за кого себя выдавала. Это возмутило. Не просто возмутило. Разозлило. А когда она выставила его идиотом, то и вовсе оскорбило. Он готов был её убить: за унижение, за небрежение, за ложь. И плевать было, что она иномирянка или кто-то там ещё.

То, что она помогла сбежать рабу, он подозревал и раньше. Только она была заинтересована в его свободе. Успокоившись и всё взвесив, он пришёл к неутешительному выводу: Таша принесла себя в жертву. Ради него, его семьи. Зачем? Она посмела лишить его — мужчину! — права решать как ему поступить, не оставив ему выбора. Это казалось настолько чудовищным, что он сомневался до последнего в её искренности.