Возвращение Айши

На все эти оскорбления, тем более горькие, что у них был привкус истины, Атене ничего не ответила. Она повернулась к нам и поклонилась.

— Мои гости, — сказала она, — извините, что я не могла избавить вас от этой сцены. Вы забрели в мерзкую страну, продажную, и перед вами воплощение всего в ней худшего. Хан Рассен, ты обречен, и я не буду ускорять предначертанного тебе Роком, помня о нашей давнишней близости, хотя вот уже много лет ты для меня все равно что змея, живущая в моем доме. Если бы не эти воспоминания, следующий же кубок, который ты выпьешь, прекратил бы твои безумства и заставил бы замолчать твой ядовитый язык. Пошли, дядя. Дай мне свою руку, я совсем ослабела от стыда и горя.

Старый Шаман заковылял к двери, но, поравнявшись с Ханом, остановился и внимательно, с головы до пят, оглядел его своими тусклыми глазками.

— Рассен, — сказал он, — я присутствовал при твоем рождении; твоя мать была дурная женщина, и только я знал твоего отца. В ту ночь над Огненной Горой полыхало пламя и все звезды отвратили свои лица; ни одна из них не хотела взять тебя под свое покровительство, даже те, что ниспосылают зло и несчастье. Я видел, как ты поднялся пьяный из-за свадебного стола, обнимая какую-то потаскуху. Я наблюдал, как ты правишь, разоряя всю страну ради своих жестоких развлечений, превращая плодородные земли в заповедники для охоты, так что земледельцам оставалось лишь умереть от голода на дороге или утопиться с отчаяния в оросительной канаве. А скоро я увижу, как ты умрешь, корчась от боли, весь в крови; и тогда с этой благородной женщины, которую ты поносишь, спадут все цепи, твое место займет человек куда более достойный, родится наконец престолонаследник, и вся страна обретет необходимое ей спокойствие.

Я слушал эти слова — трудно даже представить себе, какой ужасающей горечью они были напоены, — каждый миг ожидая, что Хан выхватит свой короткий меч и зарубит колдуна на месте. Но нет, он только весь съежился, точно пес под окриком строгого хозяина, тяжесть чьего хлыста он хорошо знает. Видя, что Симбри с Атене уходят, он стоял, забившись в угол. У массивной кованой двери Шаман остановился и, указывая палкой на сгорбившуюся в углу фигуру, сказал:

— Хан Рассен, я тебя вознес — я тебя и низвергну. Вспомни обо мне, когда будешь умирать, корчась от боли, весь в крови.

Только когда их шаги затихли, Хан, тревожно озираясь, вышел из угла.

— Крыса ушел? Вместе с ней? — спросил он, вытирая рукавом влажное надбровье; и я увидел, что страх совершенно отрезвил его; только что безумные, глаза прояснились.

Я отвечал, что они ушли.

— Вы считаете меня трусом? — взволнованно продолжал он. — Я и впрямь боюсь и его и ее; и ты тоже задрожишь, Желтая Борода, когда пробьет твой час. Говорю вам, они отобрали у меня всю мою силу, лишили меня рассудка, опоив своим отравленным зельем; превратили меня в ничтожество, ибо кто может противостоять их колдовству? Послушайте! Некогда я был властителем полстраны, с благородной наружностью и честным, справедливым сердцем, но она покорила меня своей красотой, как покоряет всех, на кого обращает взгляд. А она обратила на меня свой взгляд, предложила мне жениться на ней; это ее предложение передал мне старая Крыса.

Я отменил уже задуманную войну, женился на Хании и стал Ханом; но лучше бы мне быть поваром у нее на кухне, чем мужем в ее опочивальне. Она с самого начала возненавидела меня, и чем больше я ее любил, тем сильнее становилась ее ненависть; наконец на нашем свадебном пиру она напоила меня зельем, которое отвратило меня от нее и разлучило нас; кроме того, это зелье как будто огнем прожгло мой мозг.

— Но если она так сильно ненавидела тебя, Хан, почему она не отравила тебя?

— Почему? Из политических соображений, ведь я был правителем полстраны. И еще она оставила меня в живых, хотя и превратила в презренное ничтожество, чтобы ей не навязывали других мужей. Она не женщина, колдунья, предпочитающая жить одна, — так, по крайней мере, я думал до сегодняшнего вечера. — И он сверкнул глазами на Лео. — Она также знала, что, хотя я и вынужден от нее отдалиться, в глубине души я все еще ее люблю, люблю и ревную и поэтому могу защитить ее от всех мужчин. Она-то и натравила меня на этого вельможу, которого недавно разорвали мои псы, потому что он был человеком могущественным, домогался ее милости и отвергнуть его было не так-то просто. Но теперь, — и он снова сверкнул глазами на Лео, — теперь я понял, почему она всегда была так холодна. Она знала, что на свете есть человек, чей лед ей надо будет растопить своим огнем.

Лео все время молчал, но при этих словах он выступил вперед.

— Послушай, Хан, — сказал он. — И что же, по-твоему, этот лед растаял?

— Нет, если ты не солгал. Но если и нет, то только потому, что ее огонь еще не разгорелся по-настоящему. Подожди, пока он разгорится, и она непременно растопит лед твоего сердца, ибо чья воля может устоять против Хании?