Возвращение Аланбека

На полу лежал ковер, в центре стоял огромный телевизор, а стол ломился от фруктов и закусок. На стене висел большой календарь за позапрошлый год с изображением святого Георгия – доблестный всадник на белом коне с высоты своего непререкаемого авторитета не без укоризны наблюдал за всем, что происходило в этом любопытном помещении. «Кто-то игорный бизнес крепит, кто-то рынок, а я вот видишь… больницу, – он обвел взглядом комнату и расхохотался. – Мне уже даже прозвище придумали – Санитар. Ты представляешь»! Он плюхнулся на койку, хлопнул себя по ляжкам и, спустя мгновение, снова покатился со смеху.

Меня поразил вид, открывавшийся из окна. И в этом палата была уникальна. Где-то вдалеке в небо убегало ущелье. Высоко на склоне горы виднелся древний аул, а перед ним как на ладони раскинулся сам поселок. Увидев, что я засматриваюсь на горы, он насторожился. Наверняка этот вид, который вдохновил бы любого художника, успел давно ему надоесть или по крайней мере перестал радовать глаз. Если глаза со временем привыкают к темноте, может быть, они так же привыкают и к виду прекрасных пейзажей?

II

Несмотря на то что мы были одни, он, видимо по привычке, воровато оглянулся по сторонам, а затем осторожно достал из тумбочки бутылку водки. Меня не могла не поразить его смекалка. Бутылка стояла в глубине, закрытая стопками медикаментов и бинтов. Даже если бы ее вдруг и нашли, он всегда мог сказать, что это исключительно дезинфицирующее, сугубо медицинское средство.

«Я тебя тоже помню, – сказал он, откупоривая бутылку и слегка прищуривая глаз. – Я и тебя хотел одно время сломать об колено, – признался он с азартом, давясь от смеха. – Думаю, чего это он ходит, умничает, нос задирает, давай-ка я ему…» Тут он вдруг снова громко рассмеялся, видимо, нарисовав себе в уме какую-то очень смешную картину насилия. При этом физическое присутствие самой воображаемой жертвы его ничуть не смущало. «Да ты не обижайся, – продолжил он, приятельски хлопнув меня по плечу. – Я ведь тоже, как и ты, в своем роде неформалом был, только среди наших». Он широко улыбнулся. «Для меня никаких авторитетов вообще не существовало. От меня чего угодно можно было ожидать, – продолжал он с гордостью. – Никто не знал, что еще я могу выкинуть. Кстати…» Он пошарил по карманам, нашел там пустую пачку от сигарет, смял ее и выкинул в форточку.

«А мы думали, что тебя убили», – съязвил я в ответ на его выпад. Он резко закусил свой смех и сделался серьезным. «Не дождетесь, – сказал он жестко с непритворным злорадством и наполнил водкой мой и свой стаканы. – Я еще объясню им всем, кто я такой». Он поднял свой стакан: «Давай невинные наши жертвы помянем, – произнес он с горечью в голосе, – то, что за грехи наши мы получили. Я с тех пор, как это случилось, других тостов не признаю». Мы оба выпили до дна, не чокаясь. За окном быстро стемнело. Вокруг была мертвая тишина – лишь изредка откуда-то издалека еле слышно доносился собачий лай. Этот лай был безутешным и иногда переходил в вой. Собака то брала какие-то немыслимые ноты, а то просто лаяла навзрыд. И тут, тоже вдалеке, тишину вдруг прорезал низкий мужской голос. Гулко прозвучали какие-то две-три фразы, которые невозможно было разобрать, и потом сразу все затихло. Кто-то накричал на собаку, и она заткнулась.

Мы сидели друг напротив друга со стаканами в руках. Он начал вспоминать прежнее золотое время, когда водка текла рекой и денег на всех хватало. Когда из всех ущелий потекли караваны, груженные водкой, на равнину, в поля, а в городе, как грибы после дождя, начали расти шикарные особняки новых водочных королей. «Тогда многие на водке поднялись, – сказал он с тоской, рассматривая на свет свой стакан. – Да что я тебе говорю, ты же и сам все помнишь!» Я кивнул головой в знак одобрения. «В некоторых аулах даже мертвые из могил поднялись…» Я невольно засмеялся. «Да-да, – продолжал он уверенно, – поднялись и принялись водку в бутылки разливать. А как иначе!» Он выпил стакан до дна и поставил его обратно на стол. Водка заставила его поднести руку к губам и поморщиться.

«Из моей шайки почти никто не выжил, – сказал он с досадой, закусив свежим огурцом. – Зюзя спился, Чмо повесился, Говно утонул…» Он продолжал, как ни в чем не бывало сыпать этой адской статистикой как чем-то самим собой разумеющемся. «Как утонул?» – удивился я. «Да так! Взял и утонул. Через три дня в Тереке нашли. Мы сами недоумевали – он ведь всегда был превосходным пловцом». Мы немного помолчали, чтобы мысленно почтить память утопленника. «Один я тогда кое-как сухим из воды вышел, – продолжил он после паузы. – А иначе бы меня просто замочили». «Что ж, это логично, – подумал я, но говорить ничего не стал. – Черт с ней, с физикой, хотя бы логика у него не хромает»!