Я бью руками по полу от напряжения и просыпаюсь. Вонючее сено лежит под моим почти обнаженным телом. Мне ужасно холодно, но тем не менее я рада, что то, что я видела, было всего лишь сном, и мне не пришлось сталкиваться с тысячами ангелов. Через некоторое время я снова засыпаю. Всякий раз, когда я прихожу в себя, мне становится все холоднее. Я пытаюсь свернуться калачиком, но еще сильнее это сделать уже невозможно. Влажность неумолимо просачивается в мои кости. Мои легкие, сердце и голова болят. Не могу дышать, и, когда я пытаюсь открыть глаза, я понимаю, что они склеились. Я больше не знаю, день сейчас или ночь. Вокруг меня царит темнота, но я все же чувствую яркий свет, падающий на кожу. Мой язык болтается во рту, словно набухший кусок мяса, а губы болят, потому что они абсолютно сухие. Если ангелы хотят, чтобы я изголодалась и умерла от жажды, они не смогут подвергнуть меня своим испытаниям. Это единственное, что меня успокаивает.
Я не знаю, как долго я нахожусь в темнице. Мое чувство времени потеряно, как и блуза, брюки и сапоги. Кто бы ни находился со мной в этой камере, они украли у меня все, кроме нижнего белья. Я не могу их винить. Мне так холодно, что я набросилась бы на любого бедолагу, которого ангелы заперли здесь. Если бы у меня были на это силы. Я не знаю, почему так быстро сломалась, но мое желание жить тает с каждой минутой. Интересно, это от холода или от безнадежности моей ситуации?
Кассиэль использовал меня, а я даже не догадывалась об этом. Я не знаю, на кого больше злюсь: на себя или на него. Я снова проваливаюсь в сон. В этот раз мне снятся голубые лагуны и белые пески, на которых я лежу, позволяя солнцу согреть меня.
Я прихожу к заключению, что умирать – это не так уж и плохо. Люди мечтают о прошлом, которое больше не существует, или о будущем, которое никогда не наступит. Никто не причинит мне вреда и не предъявит мне претензий, ведь я не смогу на них ответить. Никто и никогда не посмотрит на меня с упреком и не разочаруется во мне. Когда все заканчивается, я будто плыву. Моя щека падает на что-то мягкое. Я слышу тихие слова, которые кто-то шепчет мне на ухо. Может быть, Бог, который нас якобы создал, действительно существует. Возможно, он хочет меня успокоить. Если бы я могла открыть глаза, я бы спросила его о том, что он думает обо всем этом. Но я не открываю их, я же умерла. Я бы так хотела поцеловать кого-то, кто любил бы меня по-настоящему. Меня как человека. Как того, кем я являюсь, со всеми недостатками и ошибками. Чтобы ему было плевать на эти ошибки. Я бы хотела полюбить кого-то, кто смог бы полюбить меня в ответ.
Вода смачивает мои воспаленные губы. Я чувствую вкус лимона и меда.
– Ты должна проглотить ее, – умоляет меня чей-то голос. – Пожалуйста, выпей ее, Мун. У меня совсем немного времени.
По моему горлу течет что-то прохладное, и я понимаю, что это не сон. Это реальность. С невероятным усилием мне удается открыть глаза. Фелиция держит меня на руках и прижимает стакан воды к моим губам.
– Я же предупреждала тебя, – ругает она меня, но я вижу тень облегчения в ее глазах. Я глотаю воду снова и снова, пока стакан не остается пустым. Затем она надевает на меня свитер.
– Где твои брюки? – спрашивает она, нервничая. – Они же не…
– Другие заключенные украли их, – тихо говорю я.
Она вздыхает с облегчением и заворачивает меня в одеяло. Сейчас будет теплее.
– Я подкупила стражу, чтобы они присматривали за тобой, – шепчет Фелиция. – И я принесла тебе поесть. Альберта испекла хлеб, а в графине теплый чай с корой ивы. Пьетро дал мне его. Пей скорее, у тебя температура, – быстро говорит она, пока молодой страж убирает заплесневелую солому из камеры и заменяет ее свежей.
– Спасибо, Марко. – Фели улыбается ему, и его уши сразу же краснеют.