Возвращение Арсена Люпена

– Нет-нет… это не волны шумят, их плеск я знаю… что-то другое…

– Да что там может быть, дорогая, – улыбнулся Люпен. – Кроме Ботреле, я никого не приглашал.

Он обернулся к слуге:

– Шароле, ты закрыл за господином Ботреле двери лестниц?

– Да, на засовы.

Люпен поднялся:

– Полноте, Раймонда, не дрожите… О, вы так побледнели!

Склонившись, он что-то шепнул ей, затем шепотом отдал приказание слуге и, отодвинув портьеру, выпустил обоих.

Шум внизу становился все явственнее. Через равные промежутки времени повторялись глухие удары. Ботреле подумал: «Ганимар, потеряв терпение, принялся выбивать двери».

Но Люпен оставался спокоен и, как бы все еще ничего не слыша, продолжал:

– Вот, например, когда я попал сюда, Игла полностью пришла в упадок. Ясно было, что уже целый век сюда никто не входил, ведь со времен Людовика Шестнадцатого и Революции секрет был утерян! Туннель был почти полностью разрушен. Лестницы рассыпались. Внутрь попадала вода. Мне пришлось все укреплять, восстанавливать, ремонтировать.

– Здесь было пусто, когда вы пришли? – не удержался от вопроса Ботреле.

– Практически да. Видимо, короли не использовали Иглу, как сделал я, в качестве хранилища.

– Значит, это было укрытие?

– Несомненно, во времена набегов, да и в гражданские войны. Но основное назначение… как бы это сказать… Игла служила сейфом французских королей.

Удары все приближались, становились чаще. Как видно, Ганимар, пробив первую дверь, набросился на вторую.

Внезапно наступившую тишину сменили новые удары, звучавшие совсем близко. Наверно, бьются в третью дверь. Теперь их оставалось всего две.

Взглянув в окно, Ботреле заметил кружившие вокруг Иглы лодки, а немного поодаль, подобно большой рыбе, плавал миноносец.

– Ну и грохот! – рассердился Люпен. – Невозможно говорить! Хочешь, поднимемся, осмотрим Иглу?

Они перешли на верхний этаж, в начале которого тоже была дверь. Люпен закрыл и ее.

– Моя картинная галерея.

На стенах были развешаны полотна самых знаменитых художников. Ботреле прочитал подписи: «Мадонна со святым агнцем» Рафаэля, «Портрет Лукреции Феды» Андреа дель Сарто, «Саломея» Тициана, «Мадонна со святыми» Боттичелли, картины Тинторетто, Карпаччо, Рембрандта, Веласкеса.

– Чудесные копии, – похвалил он.

Люпен удивленно воззрился на молодого человека:

– Что? Копии? В своем ли ты уме? Копии, дорогой мой, остались в Мадриде, во Флоренции, Венеции, в Мюнхене и Амстердаме!

– А это?

– Подлинники, собранные терпеливо всеми европейскими музеями, а я их честно заменил превосходно выполненными копиями.

– Но ведь не сегодня завтра…

– Не сегодня завтра хватятся их? Пожалуйста! На каждом из полотен с обратной стороны холста имеется моя подпись – пусть все узнают, что именно я дал стране подлинные шедевры. В конце концов я лишь повторил то, что сделал Наполеон в Италии… А вот, смотри-ка, Ботреле, четыре Рубенса графа де Жевра…

Из глубины Иглы удары шли теперь уже сплошной чередой.

– Это становится невыносимым! – заявил Люпен. – Поднимемся выше.

Еще одна лестница. Еще одна дверь.

– Зал гобеленов, – объявил Люпен.

Но гобелены не были развешаны на стенах. Они лежали скатанные, перевязанные веревками с номерами и перемежались рулонами старинных тканей. Их-то и развернул Люпен, и взору Ботреле предстали великолепная парча, восхитительный бархат, тонкие, пастельного цвета шелка, ризы, вышитые золотом и серебром…

Они все поднимались вверх, и Ботреле оказывался то на выставке часов и маятников, то в библиотеке (о, чудеснейшие переплеты, бесценные редкие тома, единственные экземпляры книг, похищенные из крупнейших библиотек мира), то в зале кружев, то безделушек.

И с каждым разом комнаты становились все меньше и меньше. А звуки ударов отдалялись от них. Ганимар отстал.

– Последний, – предупредил Люпен. – Зал сокровищ.

Комната эта резко отличалась от остальных. Тоже округлой формы, но с очень высоким коническим потолком, она располагалась в самой верхней части Иглы, в каких-нибудь пятнадцати – двадцати метрах от вершины.

Со стороны скалы – глухая стена, но в части, обращенной к морю, куда не мог достать ничей любопытный взгляд, – два застекленных окна открывались навстречу солнечному свету. Под ногами – паркет из редких древесных пород с концентрическим рисунком. У стен – витрины, над ними – несколько картин.