Возвращение блудного сына

Невнятным мне словом «Миллениум»
Назвал свой сверх тысячный стих.
Я тысячу… смог? С изумлением,
Я понял, что сделала, и стих…

А мне уже слышится с полок
Стихов барабанная дробь.
Хоть путь был в поэзию долог,
Писать я готов вновь и вновь.

О том, что всегда душу греет!
О том, что мой мозг теребит!
О тех, кто разумное сеет!
О том, что всегда веселит!

Я, в общем, писал о прекрасном!
Но, что я ещё написал?
Бывало, писал и о страшном…
О том, что надумал – сказал!

Я часто писал о природе,
Животных, друзьях и любви!
И что-то ещё в этом роде?!
О том, что в пределах Москвы.

Я также писал о России!
О доме, что отчим мне был.
Иной раз писал о мессии!?
И басни писать не забыл.

О том, что могло душу ранить,
В стихах я своих рассуждал.
О том, что должна держать память,
Я тоже нередко писал.

Подумают многие – циник,
Раз так снял… «лавровый венец»!?
По жизни – я вежливый лирик…
Вот сказка пришла, наконец!

Катрены, поэмы, романы
Частенько рождало перо.
Иной раз писал эпиграммы,
Стихом осеняя чело.

Бывало, в стихах я боролся
За русский могучий язык!
На подлость не раз напоролся…
К такому давно я привык.

А с тем, кто культурой обижен,
Кто совесть не знает, ни честь –
Стихами не буду приближен.
Пусть всё остаётся, как есть…

Не раз я писал панегирик
В преддверии праздников, дат.
Но всё же, напомню: я лирик!
Поэзии верный солдат!

Но на этот раз, как впрочем, и в предшествующие годы, Платон не стал писать поздравительное стихотворение Надежде.

Она, ещё восстанавливавшаяся после болезни и всю последующую неделю, в пятницу, по случаю давно прошедшего своего дня рождения, всё же сводила коллег в их любимый «Пилзнер» у Покровских ворот.

– «Сегодня я это делала, скрипя сердцем!» – по пути до метро «Чистые пруды» созналась она своему в таких случаях традиционному попутчику Платону.

Да! Человек становится культурным через то, что он сам сделал! – неожиданно осенило писателя.

И словно салют к запоздавшему на две недели празднованию дня рождения Надежды в ближайших к её дому окрестностях, в аэропорту Домодедово, в понедельник 24 января, в половине пятого дня, произошёл взрыв, наложивший отпечаток на её настроение во все последующие дни.

– «Что-то снаряды стали ближе от тебя разрываться?!» – бесцеремонно мрачно пошутил Иван Гаврилович, пытаясь вывести начальницу и так из неустойчивого душевного равновесия.

– «Не каркайте!» – оборвала она чёрного ворона.

В последние выходные дни января Платон вновь вышел на лыжню со своим личным фоторепортёром Ксенией. Погода была в меру морозной и солнечной. Глядя вслед ловко скользящему мужу, Ксения фотографировала.

В процессе любимого занятия её, очарованную окружающей действительностью, вдруг осенило:

Как же здорово! Зимнее, но красивое небо; поваленный, но сказочный лес; старый, но шустрый муж. И есть ещё порох в пороховницах!? – думала она, фотографируя фигуру стремительно уходящего от неё Платона.

Поди, сейчас он идет, и стихи на ходу сочиняет?! – не обошлась она без ехидства.

А в первый день февраля интеллектуальная вахтёрша Галина Александровна Буслаева, наконец, вернула Платону Петровичу Кочету его стихи за прошлый год, в этот раз почему-то похвалив поэта, как всегда не обойдясь и без конструктивного короткого замечания:

– «Замечательно! Особенно мне понравились стихи о природе и Москве! Всё так узнаваемо! Просто здорово! Но у Вас есть повторы! Надо шлифовать текст!».