Возвращение богов

С другой стороны, хотя преемственность и важна, но как и в случае с казачьим движением, этот вопрос отодвигается на третьестепенное место, ибо когда субъект усилий активистов и идеологов обретает реальную социальную жизнь, глупо интересоваться тем, насколько в реальности сохранилось то, на чем зиждутся истоки его существования. Со времен Троцкого мысль о бесполезности в политике выяснения истинности идей лишь усилила свою значимость. В начале XXI века, после прививки постмодерна, социальные и политические идеи еще в меньшей степени, чем когда-то, являются коррелятами неких абстрактных истин и в еще большей — модусами бытия. Дело не истинности идей, а в их функциональности. Этот тезис прекрасно аргументирует П.Бурдье в своей «Социологии политике». И это прекрасно осознают теоретики неоязычества. Тем более, что все они являются далеко не самыми дальними родственниками европейских «новых правых», воскресивших в 70-е бессмертную идею Сореля о полезности мифа для масс. С этой точки зрения дискуссия о подлинности или подложности «Велесовой книги» совершенно бессмысленна. Главное, что катехизис издан и находится в свободной продаже.

Русское неоязычество по своим идейным истокам безусловно является разновидностью правой, национально ориентированной идеологии. В конце концов, разрабатывать эту доктрину в России первыми начали такие деятели национал-патриотического самиздата, как А.Иванов-Скуратов и К.Васильев (журнал «Вече»). Таким образом, его современное становление, если отбросить эмигрантский «миролюбовский» этап, совпало с подъемом на Западе неоконсерватизма и становлением идеологии «новых правых». Западное влияние имело место всегда. Особенно хорошо это видно в искусстве. В ранних работах К. Васильева германизм присутствует как одна из ведущих тем и лишь позднее славянские и русские сюжеты его окончательно вытесняют. Свентовид побеждает Зигфрида. Но через китчевую оболочку неизменно передается романтическое умонастроение, послужившее одним из эмоциональных истоков неоязычества.

Особенно тесными контакты стали в последнее время. В «Наследии предков» и «Атаке», служащих основным интеллектуальным рупором неоязычников, третьепутистов и прочих антисистемных нонконформистов регулярно выходят интервью с «новыми правыми» и печатаются их тексты (4). Эти издания пропагандируют такие идеалы, сформулированные еще ГРЕСЕ (5) как: право каждого народа на защиту своей особой культуры, привязанность к корням, прославление прямоты, смелости и братства, воли, контакты с природой, осмысление священного, жертвенность и т.д.

Соединение в отечественных изданиях таких традиционных для европейских «новых правых» тем, как ариософия, история европейских природных религий, расология, мистика, история рыцарства и боевых искусств и др., с исследованиями по истории России и славянства порождает тот интеллектуальный сплав, на который и опираются русские неоязыческие теоретики. Конечно, с точки зрения политологической классификации многие отечественные правые радикалы, «новые правые» и неоязычники трудно различимы. Все они по сумме своих взглядов занимают близкое положение в политическом спектре. И положение маргинальное. Отсюда, отчасти, и постоянно повторяющийся у них посыл быть не слева или справа, а с другой стороны, желательно северной, нордической. Хотя, конечно, как справедливо отмечает, например, А. Дугин, деление на левых и правых устарело и зачастую не работает. И в этом он политологически не нов. Почему, если в социологии разработаны и давно применяются многомерные модели социального статуса, отечественные политологи применительно к партийно-политической классификации продолжают пользоваться в основном только декартовой системой координат. По какой оси в ней тогда помещать Кремль и как по отношению к нему выстроятся остальные партии и блоки? И как по отношению к Кремлю разместятся по-разному им поддержанные на парламентских выборах 1999 года СПС и ЛДПР? Плоскости явно не хватает.